Благодаря Ф.М. Достоевскому русская литература обогатилась новым типом героини, в нее вошла «инфернальная женщина». Она появилась в произведениях, которые он написал после каторги. У каждой героини писателя есть свой прототип. Его найти несложно, ведь в жизни Федора Михайловича было всего три женщины, зато какие! Каждая из них оставила свой след не только в его душе, но и на страницах его романов.
В отношениях Достоевский предпочитал мучиться. Возможно, это связано с объективными жизненными обстоятельствами: к моменту первой любви Федору Михайловичу было 40 лет. Он вышел на свободу и и прибыл в Семипалатинск, где воспылал страстью к замужней женщине – Марье Дмитриевне Исаевой, дочери полковника и супруге чиновника-алкоголика. Она не сразу ответила на любовь писателя, успела даже переехать вместе с мужем в другой город, хотя и вела с Достоевским активную переписку.
Впрочем, женитьба на Исаевой не положила конец мучениям Достоевского, напротив, ад только начался. Особенно тяжело стало, когда писателю разрешили вернуться в Петербург. Супруга заболела чахоткой, климат северного города ее убивал, конфликты и ссоры участились…
И тут в жизнь Федора Михайловича вошла, а точнее, ворвалась, 21-летняя Аполлинария Суслова, дочь бывшего крепостного, ярая феминистка. Историй, как они познакомились, множество. Однако наиболее вероятной считается следующая: Суслова принесла Достоевскому рукопись своего рассказа в надежде, что тот не только напечатает ее в своем журнале, но и обратит внимание на амбициозную и яркую девушку. Рассказ появился в журнале, а роман, как знаем из биографии прозаика, случился.
Другой – романтической – версией поделилась дочь Достоевского Любовь. Она утверждала, что Аполлинария отправила ее отцу трогательное любовное письмо, которое, как и ожидала девушка, поразило уже немолодого писателя. Роман оказался еще мучительнее и больнее, чем первый брак. Суслова то клялась Федору Михайловичу в любви, то отталкивала его. Показательна и история с совместной поездкой заграницу. Аполлинария первая уехала в Париж, Достоевский остался в Петербурге из-за больной Марьи Дмитриевны. Когда писатель все же добрался до Франции (задержавшись на несколько дней в немецком казино), любовницы на месте уже не было, она влюбилась в местного студента. Правда, потом девушка еще несколько раз возвращалась к Достоевскому, тот называл ее «больной эгоисткой», но продолжал любить и страдать.
Именно с Аполлинарии Сусловой, как уверены литературоведы, списаны Настасья Филипповна («Идиот») и Полина («Игрок»). Некоторые черты характера молодой любовницы писателя можно найти в Аглае (тоже «Идиот»), Катерине Ивановне («Братья Карамазовы»), Дуне Раскольниковой («Преступление и наказание»). По другой версии, прототипом Настасьи Филипповны могла быть первая супруга Достоевского, которая, как и героиня, была экзальтированной особой, подверженной резким сменам настроения.
Аполлинарии Сусловой, кстати, удалось испортить жизнь еще одному писателю – философу Василию Розанову. Она вышла за него замуж, изводила ревностью и всячески унижала, отказывалась дать развод еще 20 лет, вынуждая бывшего супруга жить во грехе с женой и растить собственных незаконнорожденных детей.
Анна Григорьевна Сниткина – вторая жена Достоевского – существенно отличается от своих предшественниц. Биографы часто представляют их отношения как историю нежной и трепетной любви, припоминая даже, как именно писатель сделал предложение: он рассказал своей стенографистке Анне про любовь немолодого мужчины к юной девушки и спросил, смогла ли она оказаться на ее месте.
Но быстрая женитьба Достоевского и Сниткиной свидетельствует о другом. Федор Михайлович впервые в жизни оказался расчетливым: он решил не упускать прекрасную стенографистку, благодаря которой свершилось чудо – новый роман был написан в рекордные сроки, всего за месяц. Была ли Анна Григорьевна влюблена в Достоевского как в мужчину? Вряд ли. В писателя и гения - безусловно.
Сниткина родила Достоевскому четырех детей, крепкой рукой вела хозяйство, разбиралась с родственниками, долгами, бывшей любовницей, издателями. Со временем она была вознаграждена – Федор Михайлович полюбил ее, называл своим ангелом и воплотил, как считают некоторые исследователи, в образе Сонечки Мармеладовой, которая своей любовью повернула Раскольникова к свету.
Какой должна быть жена великого человека? Этим вопросом задавались биографы многих известных людей.
Часто ли рядом с великими мужчинами оказываются великие женщины, которые становятся единомышленниками, помощниками, друзьями? Как бы то ни было, Федору Михайловичу Достоевскому повезло: его вторая жена, Анна Григорьевна Сниткина, была именно таким человеком.
Анна Григорьевна Достоевская прожила долгую и насыщенную жизнь, пережив писателя почти на 40 лет.
Для того, чтобы понять роль Анны Григорьевны в судьбе классика, достаточно посмотреть на жизнь Достоевского «до» и «после» встречи с этой удивительной женщиной. Итак, ко времени знакомства с ней в 1866 году Достоевский был автором нескольких повестей, некоторые из которых были оценены очень высоко. Например, «Бедные люди» - они были восторженно встречены Белинским и Некрасовым. А некоторые, например, «Двойник» - потерпели полное фиаско, получив разгромные отзывы от этих же литераторов.
Если успех в литературе, хотя бы и переменный, но все-таки был, то остальные сферы жизни и карьеры Достоевского выглядели куда плачевней: участие в деле «Петрашевцев» привело его к четырехлетней каторге и ссылке; созданные вместе с братом журналы закрывались и оставляли после себя огромные долги; здоровье было настолько подорвано, что практически большую часть жизни писатель жил с ощущением «на последних днях»; неудачный брак с Марией Дмитриевной Исаевой и ее смерть - все это не способствовало ни творчеству, ни душевному равновесию.
Накануне знакомства с Анной Григорьевной к этим катастрофам добавилась еще одна: по кабальному договору с издателем Ф.Т. Стелловским Достоевский должен был предоставить новый роман к 1 ноября 1866 года. Оставалось около месяца, в противном случае все права на последующие произведения Ф.М. Достоевского переходили к издателю. Кстати, Достоевский был не единственным писателем, оказавшемся в такой ситуации: чуть раньше на невыгодных для автора условиях Стелловским были изданы произведения А.Ф. Писемского; в «кабалу» попал В.В. Крестовский, автор «Петербургских трущоб». Всего за 25 рублей были выкуплены сочинения М.И. Глинки у его сестры Л.И. Шестаковой.
По этому поводу Достоевский писал Майкову:
«Денег у него столько, что он купит все русскую литературу, если захочет. У того ли человека не быть денег, который всего Глинку купил за 25 целковых».
Ситуация была критическая. Друзья предлагали писателю создать основную линию романа, этакий синопсис, как сказали бы сейчас, и разделить между ними. Каждый из друзей-литераторов мог бы написать отдельную главу, и роман был бы готов. Но на это Достоевский пойти не мог. Тогда друзья предложили найти стенографистку: в таком случае шанс написать роман вовремя все-таки появлялся.
Этой стенографисткой и стала Анна Григорьевна Сниткина. Вряд ли другая женщина могла настолько осознать и прочувствовать сложившуюся ситуацию. Днем роман надиктовывался писателем, ночами главы были расшифрованы и написаны. К назначенному сроку роман «Игрок» был готов. Он был написан всего за 25 дней, с 4 по 29 октября 1866 года.
Иллюстрация к роману «Игрок» Стелловский не собирался так быстро отказываться от возможности переиграть Достоевского. В день сдачи рукописи он просто уехал из города. Приказчик отказался принять рукопись. Обескураженного и разочарованного Достоевского выручила опять же Анна Григорьевна. Посоветовавшись со знакомыми, она уговорила писателя сдать рукопись под расписку приставу части, в которой проживал Стелловский. Победа осталась за Достоевским, но во многом заслуга принадлежала Анне Григорьевной Сниткиной, довольно скоро ставшей не только его женой, но и верным другом, помощником и компаньоном.
«Неточка Незванова»
Чтобы понять отношения между ними, необходимо обратиться к событиям куда более ранним. Родилась Анна Григорьевна в семье мелкого петербургского чиновника Григория Ивановича Сниткина, который был почитателем Достоевского. В семье её даже прозвали Неточкой, по имени героини повести «Неточка Незванова». Ее мать - Анна Николаевна Мильтопеус, шведка финского происхождения, - была полной противоположностью увлекающемуся и непрактичному мужу. Энергичная, властная, она выказывала себя полной хозяйкой дома.
Анна Григорьевна унаследовала и понимающий характер отца, и решительность матери. А отношения между своими родителями она проецировала на будущего мужа: «…Всегда оставались собою, нимало не вторя и не подделываясь друг к другу. И не впутывались своею душою - я - в его психологию, он - в мою, и таким образом мой добрый муж и я - мы оба чувствовали себя свободными душой».
О своем отношении к Достоевскому Анна писала так:
«Моя любовь была чисто головная, идейная. Это было скорее обожание, преклонение пред человеком, столь талантливым и обладающим такими высокими душевными качествами. Это была хватавшая за душу жалость к человеку, так много пострадавшему, никогда не видевшему радости и счастья и так заброшенному теми близкими, которые обязаны были бы отплачивать ему любовью и заботами о нем за все, что (он) для них делал всю жизнь. Мечта сделаться спутницей его жизни, разделять его труды, облегчить его жизнь, дать ему счастье - овладела моим воображением, и
Федор Михайлович стал моим богом, моим кумиром, и я, кажется, готова была всю жизнь стоять пред ним на коленях».
Совместная жизнь с Достоевским
Семейная жизнь Анны Григорьевны и Федора Михайловича также не избежала несчастий и неуверенности в будущем. Им довелось пережить годы почти нищенского существования за границей, смерть двух детей, маниакальную страсть к игре у Достоевского. И тем не менее, именно Анна Григорьевна сумела привести в порядок их быт, организовать работу писателя, освободить его, в конце концов, от тех финансовых долгов, что накопились со времен неудачного издания журналов.
Несмотря на разницу в возрасте и тяжёлый характер мужа, Анна смогла наладить их совместную жизнь.
Жена боролась и с пагубной привычкой игры в рулетку, и помогала в работе: стенографировала его романы, переписывала рукописи, читала корректуры и организовывала торговлю книгами.
Постепенно все финансовые дела она взяла на себя, и Федор Михайлович в них уже не вмешивался, что, кстати, крайне положительно отразилось на семейном бюджете. (Еще бы он вмешивался — взгляд у Анны Григорьевны какой)
Именно Анна Григорьевна решилась на такой отчаянный поступок, как собственное издание романа «Бесы». Прецедентов, когда писателю удавалось самостоятельно издать свои произведения и получить от этого реальную прибыль, на тот момент не было. Даже попытки Пушкина получать доходы с издания своих литературных трудов, потерпели полное фиаско.
Существовало несколько книжных фирм: Базунова, Вольфа, Исакова и других, которые покупали права на издание книг, а затем издавали и распространяли их по всей России. Сколько проигрывали на этом авторы, можно подсчитать довольно легко: за право издавать роман «Бесы» Базунов предлагал 500 рублей (и это уже «культовому», а не начинающему писателю), тогда как доходы после самостоятельного издания книги составили порядка 4 000 рублей.
Анна Григорьевна проявила себя как истинная бизнес-леди. Она вникла в дело до мелочей, многие из которых узнавала буквально «шпионским» образом: заказывая визитные карточки; расспрашивая в типографиях, на каких условиях печатаются книги; делая вид, что торгуется в книжном магазине, узнавала, какие наценки он делает. Из подобных расспросов она выяснила, какой процент и при каком количестве экземпляров следует уступать книгопродавцам.
И вот результат - «Бесы» были распроданы моментально и крайне выгодно. С этого момента основной деятельностью Анны Григорьевны становится издание книг ее мужа…
В год смерти Достоевского (1881) Анне Григорьевне исполнилось 35 лет. Вторично замуж она не выходила и полностью посвятила себя увековечиванию памяти Федора Михайловича. Она семь раз издавала собрание сочинений писателя, организовала квартиру-музей, писала мемуары, давала бесконечные интервью, выступала на многочисленных литературных вечерах.
Летом 1917 года события, будоражащие всю страну, забросили ее в Крым, где она заболела малярией тяжелой формы и через год скончалась в Ялте. Похоронили её вдали от мужа, хотя она и просила об обратном. Она мечтала обрести покой рядом с Федором Михайловичем, в Александро-Невской лавре, и чтобы при этом ей не ставили отдельного памятника, а только вырезали бы на надгробии несколько строк. Последняя воля Анны Григорьевны была исполнена лишь в 1968 году.
В конце XX века английские психологи, проведя ряд исследований, вывели обобщенную формулу идеальной жены. С точки зрения мужчины, разумеется. Согласно формуле, идеальной женой для мужчины будет та женщина, что, во-первых, всегда (или почти всегда) говорит своему мужу «да». То есть: «Да, милый!» Или - «Хорошо, милый!» Или, еще лучше - «Как скажешь, так и будет, милый!» А во-вторых - та, что говорит, или, что еще лучше, всем своим видом и поведением дает мужу знать, что он - «самый замечательный мужчина на свете!» Иными словами, что он для нее - сам Господь Бог в земном воплощении.
Достоевскому сказочно повезло. Он нашел такую женщину! Анна Григорьевна Сниткина , его стенографистка и вторая жена, оказалась для него настоящим подарком небес, наградой за долгое страдание. Даже Лев Толстой, чья жена, Софья Андреевна, считается образцом супруги писателя, не без зависти отмечал: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского».
Со своим характером, привычками и образом жизни Достоевский мог бы запросто оказаться в сумасшедшем доме или закончить жизнь в тюрьме. Но так уж заведено, что, как говорит персидская пословица, «двум одинаково хорошим головам на одной подушке не лежать» . Раздражительному, нервному, обидчивому, ужасно ревнивому и вспыльчивому, «настоящему психу» Бог послал для равновесия спокойного и умиротворяющего ангела.
Жена Достоевского должна быть вне подозрений
К концу жизни Достоевский избавится от таких непривлекательных черт как обидчивость , завистливость и вспыльчивость , но от одного качества - ревности - будет продолжать страдать в той же мере, как и в молодости. И не удивительно: ведь он на собственной шкуре - дважды! - с первой женой (Марией) и с первой возлюбленной (Аполлинарией) - испытал горечь измены. Да и как тут не ревновать, когда ты и стар, и слаб, и некрасив, а она, Анна, и молода, и красива, и так сексуальна!
Приступы ревности охватывали его внезапно, возникая подчас на ровном месте. Вернется вдруг в неурочный час домой - и ну обшаривать шкафы и заглядывать под все кровати! Или ни с того ни с сего приревнует к соседу - немощному старику...
Поводом для вспышки ревности мог послужить любой пустяк. Например: слишком долго смотрела на такого-то! Или - слишком широко улыбнулась такому-то! Однажды, вернувшись из гостей, он тотчас же стал обвинять ее в том, что она бездушная кокетка и весь вечер любезничала с соседом, терзая этим мужа. Она попробовала оправдываться, но он, забыв, что они в гостинице, закричал на нее во весь голос. Лицо его перекосилось и стало страшным, она испугалась, что он убьет или прибьет ее, и залилась слезами. Тогда только он опомнился, стал целовать ей руки, сам заплакал и признался в своей чудовищной ревности. После этой сцены она дала себе слово «беречь его от подобных тяжелых впечатлений».
Достоевский выработает для нее ряд правил, которых она, по его просьбе, станет придерживаться впредь: не ходить в сексуально облегающих платьях, не улыбаться мужчинам, не смеяться в разговоре с ними, не красить губы, не подводить глаз... И вправду, с этих пор Анна Григорьевна будет вести себя с мужчинами предельно сдержанно и сухо.
Впечатлительность Достоевского
«Красота спасет мир». Такое мог сказать только человек, который сам был обделен красотой и не надеялся когда-либо ею насладиться. Чувствуя себя этаким Квазимодо, Достоевский крайне эмоционально реагировал на всякую красоту. Но прежде всего - на красоту женскую. Еще бы: какая же красавица согласится быть рядом с таким ничтожеством и уродцем?! А именно таким он себя долгое время осознавал. Потому то такой впечатлительной была его реакция на любое красивое личико и особенно... красивые женские ножки.
Ох уж эти ножки! Увидит из-под кокетливо приподнятого платья кусочек стройной лодыжки - шлепнется в обморок. Увидит в витрине на дамском манекене чулочек с подвязкой - ищет скамейку, чтобы перевести дух и не потерять сознание. Едва ли не каждое письмо свое к Анне Григорьевне он будет заканчивать мысленным целованием ее ножек: «Целую пять пальчиков на твоей ножке, целую ножку и пяточку, целую и не нацелуюсь, все воображаю это...» , «Целую тебя поминутно в мечтах моих всю, поминутно взасос. Особенно люблю то, про что сказано: «И предметом сим прелестным - восхищен и упоен он». Этот предмет целую поминутно во всех видах и намерен целовать всю жизнь», «Ах, как целую, как целую! Анька, не говори, что это грубо, да ведь что же мне делать, таков я, меня нельзя судить... Целую пальчики ног твоих, потом твои губки, потом то, чем «восхищен и упоен я».
Его впечатлительность явно выходила за границы нормы. Когда какая-нибудь уличная красотка говорила ему «нет», он падал в обморок. А если она говорила «да», результат зачастую был точно таким же.
Достоевский - русский «Маркиз де Сад»
Сказать, что Федор Михайлович Достоевский обладал повышенной сексуальностью, значит, почти ничего не сказать. Это физиологическое свойство было настолько в нем развито, что, несмотря на все старания скрыть его, невольно прорывалось наружу - в словах, взглядах, поступках. Это, конечно же, замечали окружающие и... осмеивали его. Тургенев назвал его «русским маркизом де Садом» . Не в состоянии совладать с чувственным огнем, он прибегал к услугам проституток. Но многие из них, однажды вкусив любви Достоевского, потом отказывались от его предложений: слишком уж необычна, и, главное, болезненна была его любовь.
Его сексуальность носила садомазохистский характер. Ему нравилось превращать женщину в свою игрушку, а после - хотелось самому почувствовать себя ее вещью... Вытерпеть такое могла не каждая.
Унять сексуальный жар не помогали ни ни обливание холодной водой, ни работа до седьмого пота.
Фантастическая женщина Достоевского
Спасти от пучины разврата могло лишь одно средство: любимая женщина. И когда такая в его жизни появилась, Достоевский преобразился. Именно она, Анна, явилась для него и ангелом-спасителем, и помощником, и той самой сексуальной игрушкой, с которой можно было делать все, без чувства вины и угрызения совести. Ей было 20, ему - 45. Анна была молода и неопытна, и не видела ничего странного в тех интимных отношениях, которые предложил ей муж. Насилие и боль она воспринимала как должное. Даже если она и не одобряла, или ей не нравилось то, чего хотел он, она не говорила ему «нет», и никак не обнаруживала своего неудовольствия. Однажды она написала: «Я готова провести остаток своей жизни, стоя пред ним на коленях» . Его удовольствие она ставила превыше всего. Ибо он был для нее Богом ...
Они были идеальной парой . Он, реализовав наконец все свои сексуальные фантазии и желания, излечился не только от комплексов уродца и грешника, но и от эпилепсии, терзавшей его много лет. Более того, при ее поддержке и помощи смог написать лучшие свои произведения. Она рядом с ним смогла испытать яркое, насыщенное и подлинное счастье жены, любовницы, матери.
Анна Григорьевна сохранила верность мужу до своего конца . В год его смерти ей исполнилось лишь 35 лет, но она сочла свою женскую жизнь конченной и посвятила себя служению его имени. Она издала полное собрание его сочинений, собрала его письма и заметки, заставила друзей написать его биографию, основала школу Достоевского в Старой Руссе, сама написала воспоминания. Все свободное время она отдавала организации его литературного наследства.
В 1918 году, в последний год ее жизни, к Анне Григорьевне пришел начинающий тогда композитор Сергей Прокофьев и попросил сделать в его альбом, «посвященный солнцу», какую-нибудь запись. Она написала: «Солнце моей жизни - Федор Достоевский. Анна Достоевская...»
Молодой, во многом наивной девушкой.
Использован кадр из документально-постановочного фильма «Анна Достоевская. Письмо мужу», кинокомпания «АТК-Студио»»
У него за плечами были каторга, ссылка, несчастный первый брак, смерть супруги и любимого брата, нескончаемые долги, страшная физическая боль эпилептических припадков, одержимость игрой на рулетке, одиночество и главное - знание жизни с ее самой неприглядной стороны. Она же была жизнерадостна, юна, воспитана в тепле и беззаботности, даже хозяйством заниматься толком не умела. Но ту глубину и силу личности, которых она по скромности не отмечала в себе, сумел заметить Достоевский.
Их поспешный брак легко мог кончиться скорым разочарованием. Но именно он принес знаменитому писателю то огромное счастье, которого он никогда раньше не знал. Именно в эти последние 14 лет своей жизни он написал самые сильные и знаменитые свои произведения. «Ты - единственная женщина, которая меня поняла», - повторял он своей Ане, и именно ей посвятил свой последний, гениальный роман «Братья Карамазовы». Что это был за брак? Как хрупкой, неопытной девушке удалось сделать счастливым гения, прочувствовавшего, кажется, все зло в жизни и ставшего великим проповедником Света?
«Счастья еще не было. Я его жду»
В начале XX века, вспоминая о встрече с вдовой Достоевского Анной Григорьевной, русский актер Л. М. Леонидов (он играл Дмитрия Карамазова в постановке «Братьев Карамазовых» 1910 года в МХТ) писал: «Я увидел и услышал “что-то”, ни на что не похожее, но через это “что-то”, через эту десятиминутную встречу, через его вдову я ощутил Достоевского: сто книг о Достоевском не дали бы мне столько, сколько эта встреча!»
Федор Михайлович признавался, что они с женой «срослись душой». Но вместе с тем он же замечал: неравенство их по возрасту - а между супругами было ни много ни мало почти четверть века разницы, - неравенство их жизненного опыта могло привести к одному из двух противоположных вариантов: «Или, промучившись несколько лет, разойдемся, или проживем счастливо всю жизнь». И судя по тому, что Федор Михайлович с удивлением и восхищением писал на 12-м году брака, что по-прежнему безумно влюблен в свою Аню, жизнь их действительно оказалась очень счастливой. Однако легкой она не была с самого начала: брак Анны Григорьевны и Федора Михайловича прошел испытание бедностью, болезнью, смертью детей, против него восстала вся родня Достоевского. И, наверное, помогло ему устоять в том числе то, что супруги «смотрели в одну сторону», будучи воспитаны в одних ценностях…
Анна Григорьевна родилась 30 августа 1846 года в семье мелкого чиновника Григория Ивановича Сниткина. Вместе со старушкой-матерью и четырьмя братьями, один из которых также был женат и имел детей, Григорий Иванович с семьей жили в большой квартире из 11 комнат. Анна Григорьевна вспоминала, что в их большом семействе царила дружная атмосфера, никаких ссор, выяснения отношений с родней она не знала и думала, что так бывает в любой семье. Мать Анны Григорьевны - Анна Николаевна Сниткина Мильтопеус) - была шведкой финского происхождения, а по вероисповеданию - лютеранкой. Встреча с будущим мужем поставила ее перед серьезным выбором: брак с любимым человеком или верность лютеранской вере. Она много молилась о разрешении этой дилеммы. И однажды увидела сон: она входит в православный храм, становится на колени перед плащаницей и молится там. Анна Николаевна сочла это за знак - и согласилась принять православие. Каково же было ее удивление, когда, приехав для совершения обряда миропомазания в Симеоновскую церковь на Моховой, увидела ту самую плащаницу и точь-в-точь ту обстановку, которую видела во сне!
С тех пор Анна Николаевна Сниткина жила церковной жизнью, исповедовалась и причащалась. Духовником ее дочки Неточки с ранних лет был протоиерей Филипп Сперанский. А будучи подростком 13-ти лет, отдыхая во Пскове, юная Аня вдруг решила идти в монастырь. Родителям удалось вернуть ее в Петербург, хотя они пошли на хитрость: приврали, что отец тяжело болен…
В семье же Достоевского, как он выразится потом в «Дневнике писателя», «Евангелие знали чуть ли не с первого детства». Его отец Михаил Андреевич был лекарем Мариинской больницы для бедных, так что судьбы тех, кого писатель потом сделает героями своих произведений, разворачивались перед его глазами - он с детства учился состраданию, хотя в характере его отца и были странным образом смешаны великодушие и угрюмость, вспыльчивость. Мать же Достоевского, Мария Федоровна, которую он безмерно любил и уважал, была человеком редкой доброты и чуткости. И умирала как настоящая праведница: перед самой смертью она вдруг пришла «в совершенную память, потребовала икону Спасителя, и сперва благословила всех <близких>, давая еле слышные благословения и наставления».
В Ане Сниткиной Достоевский увидел такое же доброе, чуткое, сострадательное сердце… И вдруг почувствовал: «со мной она может быть счастлива». Именно так: она может быть счастлива, а не я.
Думал ли он о своем счастье? Как и любой человек, думал. Говорил друзьям и надеялся, что после всех тягот жизни и в том возрасте, который считался у поколения его родителей уже старостью, все-таки пристанет в тихую гавань, будет счастлив в семье. «Счастья еще не было. Я его жду», - говорил он, уже уставший от жизни человек.
«Хорошо, что Вы - не мужчина»
Как нередко бывает, к моменту обретения этого счастья в судьбе обоих произошли трагические, переломные события. Весной 1866 года после продолжительной болезни умирает отец Анны. Годом ранее врачи объявили, что Григорий Иванович болен неизлечимо, и надежды на поправку нет, тогда она вынуждена была бросить Педагогическую гимназию, чтобы больше бывать рядом с папой. В начале 1866 года в Петербурге открылись стенографические курсы, они позволяли совмещать образование и уход за родителем - и АннаГригорьевна, по его же настоянию, записалась на курс. Но после 5-6 лекций вернулась домой в отчаянии: «тарабарская грамота» оказалась очень непростым занятием. Именно Григорий Иванович возмутился недостатком терпения и усидчивости в дочери и взял с нее слово, что она закончит курсы. Если б он знал, каким судьбоносным будет это обещание!
Что же происходило в это время в жизни Достоевского? К тому моменту он был довольно известен - в том же доме Сниткиных читали все его произведения. Уже первая его повесть «Бедные люди», написанная в 1845 году, вызвала самые лестные похвалы критиков. Но потом был вал негативных отзывов, обрушившихся на его последующие произведения, была каторга, смерть от туберкулеза первой жены, внезапная смерть любимого брата, предпринимателя, долговые обязательства которого - мнимые и настоящие - Федор Михайлович взял на себя…
К моменту встречи с Анной он еще и содержал своего уже взрослого, 21-летнего, пасынка (сына первой жены Марии Дмитриевны), а также семью умершего брата Михаила и помогал младшему - Николаю… Как он позже признался, «всю жизнь жил в денежных тисках».
И вот в конце лета 1866 года гению литературы пришлось заключить кабальный договор со своим издателем Стелловским: хитрый и предприимчивый, этот человек обязался за 3000 рублей издать полное собрание сочинений Федора Михайловича при условии, что тот в срок до 1 ноября 1866 года напишет полноценный большой роман. При задержке на месяц Достоевский будет обязан выплатить большую неустойку, а если не успеет сдать роман до 1 декабря - права на все его произведения на 9 лет переходят Стелловскому, писатель лишается процентов от публикаций. По сути это означало обречение на долговую тюрьму и нищету. Как писала в «Воспоминаниях» Анна Григорьевна, Стелловский «умел подстерегать людей в тяжелые минуты и ловить их в свои сети».
Сама мысль о том, чтобы успеть написать новый полноценный роман в столь сжатые сроки, приводила Федора Михайловича в уныние - ведь писатель еще не окончил работы над «Преступлением и наказанием», первые части которого уже вышли в печать - требовалось закончить. А не выполнив условия Стелловского, он рисковал потерять все, и эта перспектива казалась гораздо более реальной, чем возможность положить на стол издателю готовый роман за оставшееся время.
Как признавался потом Достоевский, в этих обстоятельствах Анна Григорьевна стала первым человеком, который помог ему делом, а не только словом: друзья и родственники вздыхали и охали, сокрушались и сочувствовали, давали советы, но никто не вошел в его почти безнадежное положение. Кроме девицы, недавней выпускницы стенографических курсов, фактически без опыта работы, которая появилась вдруг в дверях его квартиры. Ее, как лучшую выпускницу, порекомендовал основатель курсов Ольхин.
Хорошо, что Вы не мужчина, - сказал Достоевский после первого краткого их знакомства и «пробы пера».
- Почему?
- Потому что мужчина наверняка бы запил. Вы ведь не запьете?..
Добрый и несчастный
Первое впечатление от знакомства у Анны Григорьевны было действительно не самым приятным… Да, она не верила своему счастью, когда профессор стенографии Ольхин предложил ей работать у знаменитого Достоевского - того самого! - которого так почитали дома, ночь не спала, повторяла, боясь забыть, имена героев его произведений (она была уверена, что писатель их будет спрашивать), с бьющимся сердцем спешила, опасаясь опоздать хоть на минуту, в Столярный переулок, а там…
Там ее встретил уставший от жизни, болезненного вида человек, угрюмый, рассеянный, раздражительный: то он никак не мог запомнить ее имени, то, продиктовав слишком быстро несколько строк, ворчал, что она не поспевает, то говорил, что ничего из этой затеи не выйдет.
Вместе с тем Достоевский расположил к себе Анну Григорьевну своей искренностью, открытостью и доверчивостью. В ту первую встречу он рассказал самый, пожалуй, невероятный эпизод своей жизни - его он позже подробно опишет в романе «Идиот». Это момент, когда Достоевского за связь с политическим кружком петрашевцев арестовали, приговорили к расстрелу и привели уже к эшафоту…
«Помню, - говорил он, - как стоял на Семеновском плацу среди осужденных товарищей и, видя приготовления, знал, что мне остается жить всего пять минут. Но эти минуты представлялись мне годами, десятками лет, так, казалось, предстояло мне долго жить! На нас уже одели смертные рубашки и разделили по трое, я был восьмым, в третьем ряду. Первых трех привязали к столбам. Через две-три минуты оба ряда были бы расстреляны, и затем наступила бы наша очередь. Как мне хотелось жить, Господи Боже мой! Как дорога казалась жизнь, сколько доброго, хорошего мог бы я сделать! Мне припомнилось все мое прошлое, не совсем хорошее его употребление, и так захотелось все вновь испытать и жить долго, долго… Вдруг послышался отбой, и я ободрился. Товарищей моих отвязали от столбов, привели обратно и прочитали новый приговор: меня присудили на четыре года в каторжную работу. Не запомню другого такого счастливого дня! Я ходил по своему каземату в Алексеевском равелине и все пел, громко пел, так рад был дарованной мне жизни!»
Выйдя от писателя, Сниткина вынесла с собой тягостное впечатление. Это была тяжесть не разочарования, а сострадания.
«В первый раз в жизни, - напишет она потом, - я увидела человека умного, доброго, но несчастного и всеми заброшенного»…
И та угрюмость, нелюдимость, недовольство, которые были на поверхности, не закрыли от ее чуткого сердца глубины его личности. Позже Достоевский напишет жене:
«Ты меня видишь обыкновенно, Аня, угрюмым, пасмурным и капризным; это только снаружи; таков я всегда был, надломленный и испорченный судьбой; внутри же другое, поверь, поверь!»
И она не только поверила, но и удивлялась: как могли люди видеть в ее муже мрачность, когда он «добр, великодушен, бескорыстен, деликатен, сострадателен - как никто!»
26 дней
Будущим супругам предстояло 26 дней совместной работы над романом «Игрок», именно в нем Федор Михайлович описал свою страсть к рулетке и болезненное увлечение вполне реальной личностью -Аполлинарией Сусловой, инфернальной женщиной, как о ней говорил сам писатель. Однако эта страсть к игре, которую Федор Михайлович не мог победить много лет, исчезла так же внезапно, как появилась, благодаря незаурядному терпению и необычайной мудрости его молодой жены.
Итак, Анна Григорьевна Сниткина стенографировала роман, дома, часто ночами, переписывала обычным языком и приносила в дом Федора Михайловича. Потихоньку он сам стал верить, что все получится. И к 30 октября 1866 года рукопись была готова!
Рабочий кабинет Достоевского в последней петербургской квартире
Но когда писатель пришел с готовым романом к издателю, оказалось, что тот… уехал в провинцию и неизвестно когда вернется! Принять рукопись в его отсутствие слуга не согласился. Заведующий конторой издателя рукопись тоже отказался принять. Это была подлость, но подлость ожидаемая. Со свойственной ей энергичностью, к делу подключилась Анна Григорьевна - она просила мать посоветоваться с юристом, и тот велел нести труд Достоевского нотариусу, заверить его поступление. Но к нотариусу Федор Михайлович… опоздал! Однако он все-таки заверил свой труд - в управлении квартала под расписку. И был спасен от краха.
Кстати, заметим, что Стелловский, с чьим именем был связан не один скандал и не одна подлость в судьбе писателей и музыкантов, окончил свои дни печально: умер в психиатрической больнице, не дожив до 50 лет.
Итак, «Игрок» окончен, камень свалился с плеч, но Достоевский понимает, что со своей молодой помощницей он не может расстаться… И предлагает после небольшого перерыва продолжить работу - над «Преступлением и наказанием». Анна Григорьевна тоже замечает в себе перемены: все ее мысли - о Достоевском, прежние интересы, друзья, развлечения тускнеют, ей хочется быть рядом с ним.
Объяснение их происходит в необычной форме. Федор Михайлович как бы рассказывает сюжет задуманного им романа, где пожилой, видавший виды художник влюбляется в молодую девушку… «Поставьте себя на минуту на ее место, - сказал он дрожащим голосом. - Представьте, что этот художник - я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?» -
«Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!»
15 февраля 1867 года Анна Григорьевна Сниткина и Федор Михайлович Достоевский венчаются. Ей - 20, ему - 45. «Мне ее Бог дал» - не раз потом скажет писатель о своей второй жене. Правда, для нее этот первый год оказался годом как счастья, так и нелегкого избавления от иллюзий. Она вошла в дом известного писателя, «сердцеведа» Достоевского, которым восхищалась порой даже чрезмерно, называя его своим кумиром, но реальная жизнь грубо «сдернула» ее с этих блаженных небес на твердую землю…
Первые трудности
«Она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо…» - говорил Достоевский о своем первом браке с Марией Исаевой. И действительно, первое супружество писателя, продлившееся 7 лет, почти с самого начала было несчастным: они с женой, имевшей очень странный характер, по сути, и не жили вместе. Как же Анне Григорьевне удалось составить счастье Достоевского?
Уже после смерти мужа, в разговоре с Львом Толстым, она говорила (правда, не о себе - о муже): «Нигде так не выражается характер человека, как в обыденной жизни, в своей семье». Вот тут, в семье, в быту, и дало о себе знать ее доброе, мудрое сердце…
После безмятежной и мирной домашней обстановки Сниткина - теперь Достоевская - вошла в дом, где вынуждена была жить под одной крышей со взбаломошным, непорядочным и избалованным пасынком Федора Михайловича Павлом. 21-летний юнец постоянно жаловался отчиму на невестку, и, оставаясь с ней наедине, старался побольнее уязвить молодую женщину. Попрекал ее неумением вести хозяйство, беспокойством, которое она доставляет и без того болезненному отцу, а сам постоянно требовал денег на свое
содержание.
«Этот пасынок мой - признавался Федор Михайлович, - добрый, честный мальчик; но, к несчастию, с характером удивительным: он положительно дал себе слово, с детства, ничего не делать, не имея при этом ни малейшего состояния и имея при этом самые нелепые понятия о жизни».
И прочие родственники держались с Достоевской высокомерно. Вскоре она подметила: как только Федор Михайлович получает аванс за книгу, откуда ни возьмись, объявляется вдова его брата Михаила, Эмилия Федоровна, или младший безработный брат Николай, или у Павла появляются «неотложные» нужды - например, необходимость купить новое пальто взамен старого, вышедшего из моды.
Однажды зимой Достоевский вернулся домой без шубы - отдал ее в залог, чтобы предоставить Эмилии 50 рублей, которые срочно понадобились… Родные пользовались добротой и безотказностью писателя, из дома исчезали вещи - то китайская ваза, подаренная друзьями, то шуба, то серебряные приборы: все приходилось закладывать. Так Анна Григорьевна столкнулась с необходимостью жить в долг, и жить очень скромно. И спокойно, мужественно эту необходимость приняла.
Еще одним тяжелым испытанием была болезнь писателя. Достоевская знала о ней с первого дня их знакомства, но надеялась, что от радостной перемены жизни здоровье Федора Михайловича улучшится. И вот впервые припадок случился, когда молодые супруги были в гостях: «Федор Михайлович был чрезвычайно оживлен и что-то интересное рассказывал моей сестре. Вдруг он прервал на полуслове свою речь, побледнел, привстал с дивана и начал наклоняться в мою сторону. Я с изумлением смотрела на его изменившееся лицо. Но вдруг раздался ужасный, нечеловеческий крик, вернее, вопль, и Федор Михайлович начал склоняться вперед. <…> Впоследствии мне десятки раз приходилось слышать этот «нечеловеческий» вопль, обычный у эпилептика в начале приступа. И этот вопль меня всегда потрясал и пугал. <…>
Тут я впервые увидела, какою страшною болезнью страдает Федор Михайлович. Слыша его не прекращающиеся часами крики и стоны, видя искаженное от страдания, совершенно непохожее на него лицо, безумно остановившиеся глаза, совсем не понимая его несвязной речи, я почти была убеждена, что мой дорогой, любимый муж сходит с ума, и какой ужас наводила на меня эта мысль!» Она надеялась, что с женитьбой его приступы станут происходить реже. Но они продолжались… Она надеялась, что у них хоть в медовый месяц будет время побыть наедине, поговорить, насладиться обществом друг друга, но все ее свободное время занимали зачастившие гости, родные Достоевского, которых она должна была угощать и развлекать, а сам писатель был постоянно занят.
Молодая супруга грустит о прежней жизни, тихой и домашней, где не было места переживаниям, тоске, столкновениям. Грустит о том недолгом времени между помолвкой и свадьбой, когда они с Достоевским проводили вместе вечера, ожидая исполнения своего счастья… А оно исполняться не спешило.
«Зачем он, “великий сердцевед”, не видит, как мне тяжело живется?»
Спрашивала она себя. Ее мучали мысли: он разлюбил ее, увидел, насколько она ниже его по духовному и интеллектуальному развитию (что, конечно же, было далеко от правды). Анна Григорьевна думала о разводе, думала о том, что если перестала быть интересна любимому мужу, то ей не хватит смирения остаться при нем - она должна будет уехать: «Слишком много упований на счастье было возложено мною на союз с Федором Михайловичем и так горько было бы мне, если бы эта золотая мечта не осуществилась!»
Однажды происходит какое-то очередное недоразумение, Анна Григорьевна не выдерживает, рыдает и не может успокоиться, и в таком состоянии застает ее Федор Михайлович. Наконец, все ее потаенные сомнения выходят наружу - и супруги принимают решение уехать. Сначала в Москву, потом - заграницу. Это было весной 1867 года. Вернутся на родину Достоевские лишь спустя 4 года.
Спасти брак
Хотя Достоевская постоянно подчеркивала, что была совсем ребенком, выходя замуж, она необыкновенно быстро освоилась, взяв на себя заботы о семейной «казне». Главной ее задачей было обеспечить мужу покой и возможность заниматься творчеством. Он работал по ночам. Писательство было для Федора Михайловича не только призванием, но и единственным заработком: не имея состояния, как, к примеру, Толстой или Гончаров, он вынужден был все свои произведения (кроме первой повести) писать наспех, торопясь, под заказ, иначе было не выжить…
Умная и энергичная, Анна Григорьевна взяла на себя сношения с кредиторами, разбор долговых расписок, оберегая от всех этих забот мужа. И пошла на риск - заложила свое немалое приданое, чтоб уехать заграницу и «спасти свое счастье».
Она была уверена, что только
«постоянное духовное общение с мужем сможет создать ту крепкую и дружную семью, о которой мы мечтали».
Кстати, именно ее усилия помогли раскрыть фиктивность многих долгов Достоевского. Несмотря на огромный жизненный опыт, это был настолько доверчивый, честный, совестливый, не приспособленный к жизни человек, что верил каждому, кто приходил к нему за деньгами. После смерти брата Михаила, владевшего еще и табачной фабрикой, к Федору Михайловичу стали являться люди, требуя вернуть деньги, которые задолжал им брат. Среди них было много проходимцев, которые решили нажиться на простоте писателя. Он ни с кого не требовал подтверждения, бумаги, всем верил. Анна Григорьевна взяла все это на себя. Остается лишь догадываться, сколько мудрости, терпения и труда требовала такая деятельность.
В «Воспоминаниях» Достоевская признается: «Горькое чувство подымается во мне, когда вспоминаю, как испортили мою личную жизнь эти чужие долги… Вся моя тогдашняя жизнь была омрачена постоянными размышлениями о том, где к такому-то числу достать столько-то денег; где и за сколько заложить такую-то вещь; как сделать, чтобы Федор Михайлович не узнал о посещении кредитора или об закладе какой-нибудь вещи. На это ушла моя молодость, пострадало здоровье и расстроились нервы». Она мудро оберегала его и от собственных эмоций: когда хотелось разреветься, уходила в другую комнату, старалась никогда не жаловаться - ни на здоровье (довольно слабое), ни на переживания, всегда ободрять его. Считая уступчивость необходимым условием счастливого брака, жена Достоевского этим редким свойством обладала в полной мере. Даже в те моменты, когда он уходил играть в рулетку и возвращался, проиграв все их пропитание…
Рулетка была страшной бедой. Великий писатель болел ею. Мечтал выиграть ради того, чтобы вырвать свою семью из долговой кабалы. Эта «фантазия» владела им безраздельно, и один он не мог найти в себе силы вырваться из ее лап… Если б не беспримерная выдержка, любовь к мужу и отсутствие какого-либо саможаления Анны Григорьевны.
«Мне было до глубины души больно видеть, как страдал сам Федор Михайлович, - писала она. - Он возвращался с рулетки бледный, изможденный, едва держась на ногах, просил у меня денег (он все деньги отдавал мне), уходил и через полчаса возвращался еще более расстроенный, за деньгами, и это до тех пор, пока не проиграет все, что у нас имеется». А что же Достоевская? Она понимала, что дело не в слабой воле, что это настоящая болезнь, всепоглощающая страсть. И никогда не упрекнула его, не ссорилась с ним, на его просьбы дать денег на игру - не прекословила.
Достоевский на коленях просил у нее прощения, рыдал, обещал бросить пагубную страсть… и снова к ней возвращался. Анна Григорьевна в такие минуты… нет, не молчала многозначительно: она пыталась убедить мужа, что все поправится, что она счастлива, отвлекала его прогулкой или чтением газет. И Достоевский успокаивался…
Когда в 1871 году Федор Михайлович написал, что бросает рулетку, его жена не поверила. Но больше он действительно к игре не вернулся: «Уж теперь твой, твой нераздельно, весь твой. А до сих пор наполовину этой проклятой фантазии принадлежал».
Сонечка
Для бессчетного количества семей потеря ребенка становится роковым испытанием. Достоевских же эта страшная трагедия, пережитая дважды за 14 лет их брака, только сплотила. Первый раз с тяжелейшим горем семья столкнулась на первом году супружества, когда дочка Сонечка, прожив всего 3 месяца, скоропостижно скончалась от обыкновенной простуды. Свое горе Анна Григорьевна описывает скупо, она, со свойственной ей самоотверженностью, думала о другом - «страшно боялась за моего бедного мужа». Федор Михайлович, по ее воспоминаниям, «рыдал и плакал, как женщина, стоя пред остывавшим телом своей любимицы, и покрывал ее бледное личико и ручки горячими поцелуями. Такого бурного отчаяния я никогда более не видала».
Через год родилась вторая дочка, Любовь. И Достоевская, боявшаяся, что муж никогда не сможет больше полюбить другого ребенка, заметила, что радость отцовства затмила все прежние переживания. В письме одному критику Федор Михайлович утверждал, что счастливая семейная жизнь и рождение детей - это три четверти счастья, которое человек может испытать на земле.
Вообще его отношения с детьми были уникальными. Он как никто другой умел, как она писала, «войти в детское мировоззрение», понять ребенка, увлечь его беседой, и был в такие моменты сам как ребенок. Заграницей Федор Михайлович пишет роман «Идиот», и уже на родине заканчивает роман «Бесы». Но жить вдали от России было для супругов тяжелым испытанием, и в 1871 году они возвращаются на родину.
Через 8 дней после возвращения в Петербург в семье рождается сын Федор, а в 1875 - еще один сын, Алеша, названный в честь праведного Алексия, человека Божия - святого, которого Федор Михайлович очень чтил. Это год, когда журнал «Отечественные записки» публикует четвертый великий роман Достоевского,
«Подросток»* (вошедшее в обиход благодаря критикам понятие «Великого пятикнижия Достоевского» подразумевает пять романов писателя: «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Бесы», «Братья Карамазовы». - Ред).
Но семью вновь постигает несчастье. Сын Алеша унаследовал от отца эпилепсию, и первый ее приступ, случившийся у мальчика в трехлетнем возрасте, оказался для него смертельным… На этот раз супруги словно поменялись местами. Несчастная Анна Григорьевна, женщина необыкновенно сильная, все же не могла справиться с этим горем, потеряла интерес к жизни, к другим своим детям, чем напугала мужа. Он говорил с ней, убеждал покориться воле Божьей, жить дальше. В этот год писатель съездил в Оптину пустынь и дважды встречался наедине со старцем Амвросием, который передал Достоевской свое благословение и те слова, которые потом писатель вложит в уста своего героя, старца Зосимы, в «Братьях Карамазовых» : “Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет”, и таковой вам, матерям, предел на земле положен. И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой - есть единый от ангелов Божиих - оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего».
Что он во мне мог найти?
Свой последний и, по мнению многих критиков, самый сильный роман «Братья Карамазовы» Достоевский пишет с весны 1878 по 1880 год. Его он посвящает своей любимой жене, Анне Григорьевне…
«Анька, Ангел ты мой, все мое, альфа и омега! А, так и ты видишь меня во сне и, “просыпаясь, тоскуешь, что меня нет”. Это ужасно как хорошо, и люблю я это. Тоскуй, ангел мой, тоскуй во всех отношениях обо мне - значит, любишь. Это мне слаще меду. Приеду, зацалую тебя»; «Но как я проживу без тебя и без деток это время? Шутка ли, целых 12 дней»
Эти строки из писем Достоевского 1875-1976 годов, в дни, когда он уезжал по делам в Петербург, а семья оставалась на даче в Старой Руссе. Они не требуют комментариев.
Семья стала для него тихой гаванью, а в жену, по его собственному признанию, он много раз в буквальном смысле влюблялся заново. Анна Григорьевна же до конца жизни искренне не могла понять, что нашел в ней сам Достоевский: «Мне всю жизнь представлялось некоторого рода загадкою то обстоятельство, что мой добрый муж не только любил и уважал меня, как многие мужья любят и уважают своих жен, но почти преклонялся предо мною, как будто я была каким-то особенным существом, именно для него созданным, и это не только в первое время брака, но и во все остальные годы до самой его смерти. А ведь в действительности я не отличалась красотой, не обладала ни талантами, ни особенным умственным развитием, а образования была среднего (гимназического). И вот, несмотря на это, заслужила от такого умного и талантливого человека глубокое почитание и почти поклонение».
Конечно же, она не была заурядной личностью, эдакой простушкой, которую ни с того, ни сего полюбил гений. Федор Михайлович и полюбил свою стенографистку, почувствовав в ней не только сострадательный и добрый, но и деятельный, волевой, благородный характер, богатый внутренний мир и искусство быть настоящей женщиной, с достоинством остающейся в тени своего мужа, будучи при этом, без преувеличения, его главным вдохновением.
И хотя Анна Григорьевна и Федор Михайлович действительно «не совпадали характерами», как сейчас принято говорить, но она признавалась, что всегда могла опереться на него, а он - рассчитывать на ее деликатность и заботу, и доверял ей всецело, что тоже удивляло иногда Анну Григорьевну. «Нимало не вторя и не подделываясь друг к другу, и не впутывались своею душою - я - в его психологию, он - в мою, и таким образом мой добрый муж и я - мы оба чувствовали себя свободными душой… Эти-то отношения с обеих сторон и дали нам обоим возможность прожить все четырнадцать лет нашей брачной жизни в возможном для людей счастье на земле».
Достоевской не достался идеальный быт - она была равнодушна к нарядам и привыкла жить в стесненных условиях, в постоянных долгах. Идеальным мужем великий писатель, конечно, тоже не был. К примеру, он был очень ревнив и мог устроить жене сцену, вспылить. Анна Григорьевна мудро избегала ситуаций, которые могли вывести из себя мужа, и старалась предотвратить последствия его вспыльчивости. Так, в пору его редакционной работы он мог выйти из себя из-за наглости авторов, которые требовали, чтоб в их сочинениях не менялось ни запятой - мог написать им в ответ резкое письмо. А на следующее утро, остыв, очень сожалел об этом, стыдился своей вспыльчивости. Так вот Достоевская в таких случаях не отправляла письма, а дожидалась утра. Когда «оказывалось», что резкое письмо отправить еще не успели, Федор Михайлович очень радовался и писал новое, уже смягчившись.
Она не упрекала его за непрактичность и доверчивость. Анна Григорьевна вспоминала, что ее муж не мог никому отказать в помощи. Если у него не оказывалось мелочи, он мог привести нищего домой и там дать ему денег. «Потом эти посетители начинали приходить сами и, узнав имя мужа благодаря прибитой к двери дощечке, стали спрашивать Федора Михайловича. Выходила, конечно, я; они рассказывали мне про свои бедствия, и я выдавала им копеек тридцать-сорок. Хоть мы и не особо богатые люди, но такую помощь всегда оказать можем», - рассказывала она.
И хотя религиозность не помешала супругам почему-то, может, из любопытства, пойти однажды к какой-то гадалке (нагадавшей, кстати, смерть их сына Алеши), все-таки Евангелие всегда сопутствовало их жизни.Достоевская вспоминала, как, укладывая детей спать, Федор Михайлович вместе с ними читал молитву «Отче наш», «Богородице Дево» и свою любимую - «Все упование мое на Тя возлагаю, Матерь Божия, сохрани мя под кровом Твоим»…
«Не удерживай»
В 1880 году Анна Григорьевна взялась за самостоятельное издание его трудов, основав предприятие «Книжной торговли Ф. М. Достоевского (исключительно для иногородних)». И имела успех! Материальное положение семьи поправилось, Достоевские сумели отдать долги. Но жить Федору Михайловичу оставалось недолго. В 1880 году вышел его роман «Братья Карамазовы», и это, по словам его супруги, было последнее радостное событие в его многострадальной жизни.
В ночь на 26 января 1881 года у писателя горлом пошла кровь (еще с каторги он страдал эмфиземой легких). Днем кровотечение повторилось, но Федор Михайлович успокаивал жену и развлекал детей, чтоб они не пугались. Во время осмотра доктора кровотечение было такой силы, что Достоевский потерял сознание. Когда пришел в себя, попросил жену пригласить священника для исповеди и причастия. Исповедовался долго. А утром, через день, сказал жене: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру». Он попросил дать ему Евангелие, подаренное на пути в ссылку женами декабристов, и открыл наугад: «Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду».
«Ты слышишь, - сказал он жене. - “Не удерживай” - значит, я умру».
Вот что, мой поэт, хочу я вам открыть одну тайну природы, которая, кажется, вам совсем неизвестна. Я уверен, что вы меня называете в эту минуту грешником, может быть, даже подлецом, чудовищем разврата и порока. Но вот что я вам скажу! Если б только могло быть (чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, чтоб каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтоб не побоялся изложить не только то, что он боится сказать и ни за что не скажет людям, не только то, что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в чем боится подчас признаться самому себе, - то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад, что нам бы всем надо было задохнуться. Вот почему, говоря в скобках, так хороши наши светские условия и приличия. В них глубокая мысль - не скажу, нравственная, но просто предохранительная, комфортная, что, разумеется, ещё лучше, потому что нравственность в сущности тот же комфорт, то есть изобретена единственно для комфорта. Но о приличиях после, я теперь сбиваюсь, напомните мне о них потом. Заключу же так: вы меня обвиняете в пороке, разврате, безнравственности, а я, может быть, только тем и виноват теперь, что откровеннее других и больше ничего; что не утаиваю того, что другие скрывают даже от самих себя, как сказал я прежде… Это я скверно делаю, но я теперь так хочу. Впрочем, не беспокойтесь, - прибавил он с насмешливою улыбкой, - я сказал «виноват», но ведь я вовсе не прошу прощения. Заметьте себе еще: я не конфужу вас, не спрашиваю о том: нет ли у вас у самого каких-нибудь таких же тайн, чтоб вашими тайнами оправдать и себя… Я поступаю прилично и благородно. Вообще я всегда поступаю благородно… Я только что было хотел рассказать одно прелестнейшее и чрезвычайно любопытное приключение. Расскажу его вам в общих чертах. Был я знаком когда-то с одной барыней; была она не первой молодости, а так лет двадцати семи-восьми; красавица первостепенная, что за бюст, что за осанка, что за походка! Она глядела пронзительно, как орлица, но всегда сурово и строго; держала себя величаво и недоступно. Она слыла холодной, как крещенская зима, и запугивала всех своею недосягаемою, своею грозною добродетелью. Именно грозною. Не было во всем её круге такого нетерпимого судьи, как она. Она карала не только порок, но даже малейшую слабость в других женщинах, и карала безвозвратно, без апелляции. В своем кругу она имела огромное значение. Самые гордые и самые страшные по своей добродетели старухи почитали её, даже заискивали в ней. Она смотрела на всех бесстрастно-жестоко, как абесса средневекового монастыря. Молодые женщины трепетали её взгляда и суждения. Одно её замечание, один намек её уже могли погубить репутацию, - уж так она себя поставила в обществе; боялись её даже мужчины. Наконец она бросилась в какой-то созерцательный мистицизм, впрочем тоже спокойный и величавый… И что ж? Не было развратницы развратнее этой женщины, и я имел счастье заслужить вполне её доверенность. Одним словом я был её тайным и таинственным любовником. Сношения были устроены до того ловко, до того мастерски, что даже никто из её домашних не мог иметь ни малейшего подозрения; только одна её прехорошенькая камеристка, француженка, была посвящена во все её тайны, но на эту камеристку можно было вполне положиться; она тоже брала участие в деле, - каким образом? Я это теперь опущу. Барыня моя была сладострастна до того, что сам маркиз де Сад мог бы у ней поучиться. Но самое сильное, самое пронзительное и потрясающее в этом наслаждении - была его таинственность и наглость обмана. Эта насмешка над всем, о чем графиня проповедовала в обществе как о высоком, недоступном и ненарушимом, и, наконец, этот внутренний дьявольский хохот и сознательное попирание всего, чего нельзя попирать, - и все это без пределов, доведенное до самой последней степени, до такой степени, о которой самое горячечное воображение не смело бы и помыслить, - вот в этом-то, главное, и заключалась самая яркая черта этого наслаждения. Да, это был сам дьявол во плоти, но он был непобедимо очарователен. Я и теперь не могу припомнить о ней без восторга.
Загрузка...