Святитель Филарет Московский, объясняя эти слова Господа, относит к любви к ближним и пятую заповедь о почитании родителей. А в пояснении он пишет: «Вместо родителей для нас являются: Отечество , потому что оно есть великое семейство, в котором Государь есть отец, а подданные — дети Государя и Отечества; пастыри и учителя духовные, потому что они учением и Таинствами рождают нас в жизнь духовную и воспитывают в ней;старшие по возрасту; благодетели; начальствующие в разных отношениях».
И действительно, если взглянуть на библейскую историю, то мы найдем подтверждение такого отношения к своему Отечеству. Все святые любили свой народ и свое Отечество, воевали за него и заботились о его благе. Например, святой судия Самсон, которому посвящены 13, 14, 15 и 16 главы книги Судий, практически всю свою жизнь воевал с врагами своего земного Отечества. Между тем в нем действовал Дух Святой. И рос младенец, и благословлял его Господь. Об этом нам свидетельствует Слово Божие: И начал Дух Господень действовать в нем в стане Дановом, между Цорою и Естаолом. (Суд. 13, 24-25). Все вожди и судьи Израилевы, как то: святой Иисус Навин, Девора, Иефай, Гедеон и т.д., так же воевали за своей народ и землю, данную им Богом. Можно так же вспомнить святого пророка Давида, первым подвигом которого был поединок с трехметровым филистимским акселератом Голиафом, самым сильным бойцом вражеского войска, пришедшего оккупировать его Родину. (см.: 1 Цар. 17).
И не за любовь ли к своему земному Отечеству прославляется в Священном Писании вдовица Иудифь, которая спасла свой родной город от нашествия иноплеменников, убив предводителя вражеского войска? Так же и Иуда Маккавей похваляется за его борьбу с врагами за свободу своего Отечества.
В Новом Завете также встречается множество примеров любви к Родине и к своему народу. Святой Апостол Павел помнил о своем римском гражданстве и пользовался им для успеха исполнения своего апостольского подвига. (см.: Деян. 16; 22). Ему же принадлежат и следующие исполненные великого патриотизма слова: великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян… (Рим. 9, 2-4). Объясняя эти слова Священного Писания, блаженный Феофилакт Болгарский пишет: «Словами за братьев моих, родных мне по плоти указывает на самую нежную и пламенную любовь свою к иудеям».
В другом месте тот же Апостол пишет: Для сего преклоняю колени мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле (Еф. 3, 14-15). Вот как блаженный Феофилакт Болгарский объясняет это изречение святого Павла: «От верховного Отца, говорит, всякое отечество : на земле - племена называет отечествами, получившие такое название от имени отцов; на небесах же, - так как там никто ни от кого не рождается, - отечествами обозначает отдельные сонмы, то есть и горние, и дольние чины Он сотворил, и от Него произошли те, которые именуются отцами».
Вот и еще его слова о том же: Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного (1Тим. 5,8). Толкование блаженного Феофилакта: «Сластолюбивая женщина, говорит, потому уже умерла и погибла, что всю заботу употребляет на себя. Между тем должно заботиться о своих то есть верных, и особенно о домашних , то есть принадлежащих к роду, разумеет всякую заботу - и о душе, и о теле. «Тот отрекся от веры». Почему? Потому что дела его такие не суть дела верующего. Если бы он веровал в Бога, то слушался бы слов его:от единокровного своего не укрывайся (Ис. 58, 7). Говорят, что они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются (Тит. 1, 16). «И хуже неверного». Потому что последний если и презирает чужих, то по крайней мере не презирает близких себе, конечно, побуждаемый природой; А он нарушает и закон Божий, и закон природы, и поступает несправедливо. Кто же поверит, что такой человек может быть милостивым к чужим? А если он действительно милостив к чужим, то не тщеславие ли это? Поразмысли: если хуже неверного тот, кто не заботится о домашних, то куда причислить того, кто обижает своих? Ведь всякому для спасения недостаточно своей собственной добродетели, если он, сам будучи добродетелен, не учит и не убеждает быть таковыми своих родственников».
В пользу любви к своему земному Отечеству свидетельствует и вся русская история, как церковная, так и гражданская. Наши благоверные князья и святые витязи всегда заботились о благе вверенного им народа и защищали его от покушений иноплеменников. Таковыми были и святой равноапостольный князь Владимир Красно Солнышко, и преподобный Илия Муромец, и святой благоверный великий князь Александр Невский, и святой благоверный великий князь Димитрий Донской и святые воины, на поле Куликовом за Веру и Отечество живот свой положившие, которые местно прославлены в лике святых Тульской епархии. Ведь и Невская битва, и Ледовое побоище, и Куликовская битва происходили против оккупантов, которые хотели поработить русский народ, совратить его в ересь или иноверие. И не ради ли народа русского предпринимал святой Александр Невский поездки в орду, чтобы утолить гнев хана? Перед Куликовской битвой русские воины видели чудное видение - два всадника в небе прогоняли черные полчища врагов, говоря: «Кто велел вам губить Отечество наше?» Это были святые страстотерпцы Борис и Глеб. Следовательно, и в Небесном Царствии пребывая, святые не забывают о своем земном Отечестве, а заботятся о нем.
О том, что бой с врагами Божиими за Веру и Отечество свят, свидетельствует игумен Земли Русской преподобный Сергий Радонежский, который благословил двоих схимников из братии своего монастыря на битву с татаро-монголами. И павший в этом бою Александр Пересвет прославлен Церковью в лике святых, хотя он также убил басурманского силача Челубея. Опираясь на этот пример, во дни Смутного времени, когда польские католические оккупанты осадили Троице-Сергиеву Лавру, ее братия без колебаний оказала вооруженное сопротивление полякам. И не к защите ли Веры и Отечества с оружием в руках призывал русских людей священномученик Ермоген, который за эти же идеалы отдал свою жизнь?
В синодальный период русской истории сохранялось такое же понимание любви к ближним, к своему Отечеству, такое понимание патриотизма у русских людей. Святитель Митрофан Воронежский всячески поддерживал Императора Петра I в его трудах по укреплению обороноспособности нашей армии и флота. Святой праведный адмирал Феодор Ушаков, не потерпевший ни одного поражения в морских сражениях, всю жизнь боролся за Веру и Отечество против их врагов. Преподобный Серафим Саровский изгнал пришедшего к нему масона-декабриста, замышлявшего мятеж против Царя. Святой Царь Мученик Николай говорил: «Если для блага России нужна жертва, то пусть я буду этой жертвой». И он принес эту жертву. А сербский Златоуст XX века святитель Николай (Велимирович) о нем сказал: «Новый Лазарь, новое Косово».
Кстати, за что причислен был к лику святых князь Лазарь Сербский и все его воинство, полегшее на Косовом поле в бою с магометанами? Не за то ли, что отдали жизнь в борьбе за Веру и Отечество ради Небесного Царствия?
И во время Великой Отечественной войны наши старцы молились за Россию о ее победе. Преподобный Серафим Вырицкий тысячу ночей молился на камне, испрашивая победу русскому оружию. Святая блаженная Матронушка просила приносить ей палочки, по которым она молилась за наших воинов. И Русская Православная Церковь - все верующие в России собирали деньги на военную технику для нашей армии, сражавшейся с гитлеровцами. На эти средства была построена танковая колонна «Дмитрий Донской». Новые мученики и исповедники Российские, у которых было больше всего причин ненавидеть советскую власть, также молились о победе нашей армии в борьбе против гитлеровских оккупантов. Святитель Афанасий (Сахаров) составил молебный чин об Отечестве, а святитель Лука Крымский чудотворец говорил об этом в своих проповедях. «Только те, кому чуждо все, что истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что добродетель и похвала, только враги человечества могут сочувственно помышлять о фашизме и ожидать от Гитлера свободы Церкви. Гитлер, часто повторяющий имя Божие, изображающий с великим кощунством крест на танках и самолетах, с которых расстреливают беженцев, должен быть назван антихристом.Богу нужны сердца людей, а не показное благочестие. Сердца нацистов и их приспешников смердят пред Ним диавольской злобой и человеконенавистничеством, а из горящих сердец воинов Красной Армии возносится фимиам беззаветной любви к Родине и сострадания к замученным немцами братьям, сестрам и детям. Вот почему Бог помогает Красной Армии и ее славным союзникам, карая выступивших якобы во имя Его гитлеровцев».
Здесь мы постепенно переходим к тому, что говорили древние и новые Святые Отцы по поводу патриотизма и любви к своему Отечеству. Святитель Василий Великий в своем 13-м правиле пишет: «Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия».
Его брат святитель Григорий Нисский в беседе «О младенцах, преждевременно похищаемых смертью» осуждает предателей Родины: «Но иные худо проводят жизнь, они мучители, жестоки произволением, порабощены всякому непотребству, до неистовства раздражительны, готовы на всякое неисцельное зло, разбойники, человекоубийцы,предатели отечества ; и что еще преступнее этого, отцеубийцы, матереубийцы, детоубийцы…». Если предательство Отечества святитель Григорий почитал великим грехом, то следовательно, любовь и верность ему он почитал добродетелью.
Также учили и наши русские Святые Отцы. Святитель Филарет Московский на освящении храма говорил: «Добрая была мысль, посвятить храм Богу на месте, где столь многие тысячи подвизавшихся за Веру, Царя и Отечество положили временную жизнь, в надежде восприять вечную. Те из них, которые принесли себя в жертву, в чистой преданности Богу, Царю и Отечеству, достойны мученического венца, и потому достойны участия в церковной почести, которая издревле воздавалась Мученикам, посвящением Богу храмов над их гробами. Если же некоторые из сих душ, оставляя тело, понесли на себе некоторые тяготы грехов, некоторые нечистоты страстей, и, к своему облегчению и очищению, требуют силы церковных молитв и безкровной жертвы, за них приносимой: то, за свой подвиг, паче других усопших достойны они получить сию помощь».
Святитель Феофан Затворник тоже считал подвиг воинов, погибших при исполнении своих служебных обязанностей, сродни мученическому. «Не погибель корабля ужасает, а участь бывших на нем, - пишет он в письме. - Станем мерить эту участь в отношении к участи вечной. Это главное. Эти люди исполняли свой долг. Военный долг не стоит ли в ряду Божиих, Богом определенных и Богом награждаемых? Да!… Теперь судите: люди, исполнявшие свой долг, внезапно захвачены смертью и отошли в иную жизнь. Как их там встретят? Конечно без укора …и как исполнителей своего долга… Смерть их была сладка или мучительна? Я думаю, что подобную мучительность испытывали только великие мученики… За что потерпели они эту мучительность? За исполнение долга. Так терпели и мученики… и, следовательно, скончавшиеся по причине крушения «Русалки» должны быть причисляемы к сонму мучеников».
Вот еще его высказывание на эту тему: «Издавна охарактеризовались у нас коренные стихии жизни русской, и так сильно и полно выражаются привычными словами: Православие, Самодержавие и Народность. Вот что надобно сохранять! - Когда ослабеют или изменятся сии начала, русский народ перестанет быть русским. Он потеряет тогда свое священное трехцветное знамя».
Сходных мыслей придерживался и святитель Игнатий (Брянчанинов): «В благословенной России, по духу благочестивого народа, Царь и Отечество составляют одно, как в семействе составляют одно родители и дети их. Развивайте в русских воинах живущую в них мысль, что они, принося жизнь свою в жертву Отечеству, приносят ее в жертву Богу и сопричисляются к святому сонму мучеников Христовых».
Святой праведный Иоанн Кронштадтский пишет: «Перестали понимать русские люди, что такое Русь: она есть подножие Престола Господня! Русский человек должен понять это и благодарить Бога за то, что он русский».
А вот слова священномученика Иоанна (Восторгова): «Безумные и слепые ! Но почему же тогда исключать любовь к родным, к своему народу и своему отечеству? Разве это не люди? Разве они исключены из области проявлений и приложения альтруизма? Почему же нужно запрещать патриотизм? …Послушайте голоса природы и здравого разума ; он говорит вам, что нельзя любить человечество, понятие отвлеченное: человечества нет, есть отдельные люди, которых мы любим; что нельзя любить того, кого мы знаем и с кем живем, так же, как и того, кого мы не видели никогда и не знаем».
Таково учение как ветхозавестных, так и новозаветных праведников, древних и новых святых о патриотизме.
Дмитрий Мельников
Деятельная любовь не только к Православной Церкви, но и к Отечеству, именуемая патриотизмом, есть такая же нравственная обязанность христианина, как любовь к ближним.
Отечество - страна, где мы родились, физически развились, окрепли и возмужали, где живут наши родители, но историческая Родина это там, где жили наши предки, где покоится их прах, где, быть может, ляжет и наш прах, где жили и живут люди близкие и дорогие нашему сердцу; это общество, народ, в среде и под благотворным влиянием которого мы получили воспитание и образование, его нравы, обычаи и главное духовную культуру, которой и живем в этом мире. Совокупность всего этого составляет то, что принято называть Отечеством. Ранее в Российской империи, Церковь определяла цели для народа, а государство обеспечивало реализацию таких целей, одной из главных которых является спасение души человека от греха. Россия сейчас, как и раньше, сохраняет Православную веру, указывая человечеству на Правду Божию. Следует различать страну, где родился и откуда родом твои предки, уважая оба эти отечества.
Любовь к отечеству так же естественна, как и любовь к себе, и она в зародыше есть у каждого человека. Патриотизм есть явление всеобщее в человеческом роде, и он также естественен, законен и понятен, как все обычное и необходимое в жизни человека. Есть народы без всякого развития, но мы не найдем такого народа, у которого чувство любви к своему Отечеству не проявляло бы себя высокими примерами самоотвержения. Любовь к Отечеству не может быть отделена ни от любви к семье, ни от любви к Родине, к ее природе, к городу или селу, в котором человек родился и рос, школе, в которой он учился, к друзьям, к родным, к землякам, к единоверцам, к родным обычаям, к истории своей страны, к согражданам. Родина, духовной культурой которой мы росли и возмужали, в значительной степени способствовала созданию в нас духовной личности с определенными взглядами и понятиями, духовно-умственным настроением и мировоззрением, где удивительно переплетается русские или скорее российские традиции и нравы той страны, где мы выросли.
Любовь к Отечеству и землякам зарождается и воспитывается прежде всего в семье: будучи же воспитана здесь, как любовь к родителям, братьям и сестрам, родственникам, друзьям и товарищам, она затем со вступлением человека в жизнь, шире распространяется на больший круг людей, на свой народ, на Отечество.
По словам отца Михаила Чельцова любовь к Отечеству, - это ветвистое дерево, ствол которого корнями любви упирается внутрь сердца каждого, и первые ростки которого непременно проявляются еще в семье и среди общества ближних (2, стр. 159).
Коренное свойство истинной любви - активность и жертвенность (или самоотверженность). Любить свое Отечество такой любовью, должно было бы быть характеристикой каждого христианина. Эта любовь у него та же любовь, по которой «узнают ученика Христова», любовь, полагающая в требуемых случаях «душу свою за други своя» (Ин. 13:15).
Христианская вера указывает людям для подражания и многие примеры трогательной любви и привязанности к Отечеству в пророках Аврааме, Иакове, Моисее, Иеремии, как плененном народе библейском так, так и в русском в новейшее время. Высочайший пример любви к Отечеству представляет Сам Господь Иисус Христос. Будучи послан на землю для спасения всего мира, Он прежде всего пришел к своим единоплеменникам, «к овцам погибшим дома Израилева» (Мф. 10:6). Избрал местом Своей проповеди неблагодарную Иудею, в которой не имел даже где главы преклонить, и, несмотря на то, что видел одну ненависть и преследование со стороны соотечественников, старался «собрать их около Себя, как птица собирает своих птенцов под свои крылья»; когда же они этого не восхотели, не приняли Его, возненавидели, захотели убить, Он милосердный скорбел и плакал об их ослеплении, предвидя ожидавшую их погибель (Мф. 23:37). Любовь святого апостола Павла к своему народу была такой огромной, что он, скорбя о нем своим сердцем, желал быть сам отлучен от Христа и, если бы только можно было пред судом Божиим, готов был пожертвовать самим спасением своим для братии своих израильтян (Рим. 9:3).
История Православной Церкви представляет нам много высоких примеров патриотизма. Самый поучительный пример любви к Отечеству нам показали первые христиане. «Их ненавидели, гнали, мучили и убивали свои сограждане-язычники, соотечественники. Они же безропотно несли все гражданские повинности, со всей верностью служили в армии, никогда не нарушая общественного спокойствия, со всей добросовестностью исполняли все государственные постановления и только тогда, когда их принуждали отречься от Бога Христа, они говорили язычникам, что надо повиноваться более Богу, чем людям. Для своего Отечества они делали все, что только согласно было с духом христианства. Никто не приносил столько добра Отечеству, сколько приносили его христиане своими добрыми нравами, благотворительностью, верностью, терпением и своими молитвами» (3, стр. 281-282).
Русский народ хранит и свято чтит и особенно в настоящее время, память и подвиги на благо Родины, - святых Александра Невского и Дмитрия Донского, святителей Московских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Гермогена, преподобных Иова Почаевского и Сергия игумена Радонежского и многих, многих других святых в Земле Российской просиявших, Новомучеников и Исповедников Новых Российских. Они были не только великие подвижники благочестия, но одновременно великие патриоты, активные участники созидания Российского государства.
Патриотизму или любви к Отечеству противоположен так называемый космополитизм. Космополитизм проповедует любовь ко всему человечеству, подразумевая под отечеством весь мир, проповедует так называемое всемирное гражданство, не допуская никакой особой любви к своему Отечеству. Космополитизм, мечтая об общих каких-то интересах человечества, внушает любить всех обитателей земли, всех стран и народов равной любовью, так этим он сродни экуменизму, который осужден Православной Церковью как ересь ересей. Такой бездушный космополитизм не имеет для себя основания ни в естественном настроении людей, ни в христианской религии. В истории человечества космополитизм, вследствие пропаганды глобализма, только в настоящее время приобрел основания для развития современной экономической мировой системы. Ранее он был совершенно несбыточен, оставаясь одной пустой мечтой, и сейчас он остается чрезвычайно вреден и разрушителен для общественной и государственной жизни, ибо под предлогом всеобщего человеколюбия поселяет и питает в людях одно равнодушие, холодность и бесчувственность к ближним и ослабляет все общественные связи и отношения.
Космополитизм, «равная любовь ко всем», не понимающая ни народа, ни племени, ни нации, ни языка, ни религии, по существу, есть отрицание всех задач своей Родины, религии, народа, отречение от богатства своих знаний, свободы, труда и славы национальных народов.
Так космополитизм есть искажение христианской любви. В нем отсутствует ее существенный признак - самоотречение и актуальность (то есть конкретность видения мира). Гуманная любовь только на языке, одно наименование, прикрытое ярким названием, как на сникерсе для детей, она не является любовью деятельной, которая отрицает эгоизм. Никаким «интересам всего человечества» невозможно заменить любви к Родине, к семье, к родному очагу и родственникам. Объектом любви космополита является «человечество», - понятие отвлеченное, а не «человек», «ближний» или «соотечественник». В этом искажении христианской любви нет ни Бога, «Первоисточника любви», ни «ближнего» для проявления любви в жизни, в конечном счете, человек- космополит любит только себя и никого больше.
Христианство признает законными и по воле Самого Бога созданными гражданские союзы людей, или государства. Тем самым Павославная Церковь освящает естественное в человеке чувство привязанности к народу, который для него свой и которого он составляет органическую часть. Считать себя гражданином всего человеческого мира в существе то же, самое, - чтобы вовсе не считать себя гражданином и отказываться от всяких общественных обязанностей. Раздельное существование различных народов предопределено Самим Промыслом Божиим (Деян. 17:16). При единстве своего происхождения и главного назначения, народы имеют каждый свою особенную временную задачу и чем лучше выполняют ее, тем больше содействуют общему благу человеческого рода. Таким образом, не космополитизм, а патриотизм служит истинным выражением любви к ближним, которую дает нам Православная Церковь, как одну из главных добродетелей (3, стр. 283-284). Только истинный патриот есть в то же время истинный друг человечества и лучший ближний наш, а тот, «кто о своих, особенно о домашних, не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5:8).
Так русский православный человек всегда жил по церковному уставу и беспокоился, чтобы домашние его и ближние соседи были призваны Богом ко спасению от греха мира сего.
Литература:
1. Библия. Москва. 1987.
2. Проф. прот. М.Чельцов. Христианское миросозерцание, ч. II. Петроград, 1917.
3. Священник М.Менстров. Уроки по христианскому нравоучению, изд. 2-е, СПб, 1914.
.Апостол Павел : «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим.5:8).
Свт. Филарет Дроздов : «Государство есть большая семья».
Святитель Филарет Московский : «Худой гражданин земного отечества и небесного недостоин».
Святой праведный Иоанн Кронштадтский : «Помните, что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить».
Архиепископ Никон (Рождественский) о любви к Родине: « Каждый из нас есть сын родной земли … Может ли сын быть равнодушным к стонам своей страдалицы-матери? А ведь она, наша родная, некогда святая, а ныне столь пред Богом согрешившая, она стонет, измученная, терзаемая своими же детьми — нашими несчастными братьями. Что сделал бы ты, любящий сын, если бы твой любящий брат стал бить, мучить вашу общую мать, издеваться над нею, позорить ее? О, конечно, самая природа возопила бы в тебе словами заповеди Божией: что, люби, береги свою мать, защити ее от безумца-брата, лиши его возможности вредить ей! Если бы твой, лишенный ума, потерявший совесть, брат стал издеваться, как Хам, над отцом вашим, ужели ты стал бы равнодушно смотреть на эти издевательства? Ужели ты не заставил бы молчать этого брата-безумца? Но вот, смотри: твою дорогую мать, родную твою Русь ее несчастные безумцы-дети терзают, собираются на части разорвать, хотят отнять у нее заветную святыню — Веру Православную, в грязь топчут всё, чем она доселе жила, крепла, красовалась... может ли твое сердце быть спокойным при этом, Русский человек? Не горько ли тебе, не больно ли все это переносить? Не кипит ли ревностью твое сердце, не потрясается ли от негодования, справедливого негодования все твое существо? Что же тебе делать?..
Опять спроси у своей совести. Она напомнит тебе верноподданническую твою присягу. Она скажет тебе: будь готов умереть за Царя и за Русь. Вспомни как предки твои безтрепетно за Него умирали. Вспомни, как простой посадский человек, по-нынешнему мещанин, Козьма Минин Сухорук поднял Нижний, а за ним и всю Русь на защиту Родной Земли. Посмотри, как он, на своем памятнике, благородно энергически показывает на родной, заветный, столь священный для русского сердца Кремль болящему князю Димитрию Михайловичу Пожарскому. Вспомни, как вечнопамятный костромич крестьянин Иван Сусанин с радостью и мужеством положил душу свою за Царя, в куски изрубленный врагами-поляками. Не всем судил Бог быть такими героями, но всем заповедал: чти отца твоего и матерь твою. Царя чтите, братство-народ возлюбите! Сам Христос Спаситель подал нам трогательный пример человеческой любви к Своему родному городу, родному народу. Вспомните, как Он плакал-рыдал, смотря на Иерусалим и предсказывая его гибель в те торжественные минуты, когда народ Иерусалимский кричал Ему громкое: «Осанна». Нам ли не любить земли отцов своих? Ведь, она вся русскою кровью полита, ею спаяна; ведь и сами мы, костьми нашими, в ней же ляжем, смешав прах свой с прахом предков наших…»
На одном из горельефов Храма Христа Спасителя изображен преподобный Сергий Радонежский, благословляющий Великого князя Димитрия Донского на Куликовскую битву и дающий в помощь князю двух монахов-схимников: Александра Пересвета (будущего поединщика) и Ослябю. Справа от него изображен боярин Михаил Бренко. Именно ему, этому боярину, князь отдал свои доспехи, что бы ввести в заблуждение врага. С этого момента Михаил Бренко стал, как бы, обречённым на смерть, ибо главной целью каждого из тысяч татарских воинов было убийство Великого князя. Любимый наперсник князя, «душу свою положивший за други своя» - в одежде Великого князя геройски погиб на Куликовом поле, а его род впоследствии дал Отчизне будущего святителя и пламенного патриота, епископа Игнатия (Брянчанинова).
Из Писем Святителя Игнатия Брянчанинова написанных во время очередной мiровой войны против России к Н.Н. Муравьеву-Карскому, командующему армией ведущей боевые действия на территории Ирана - выдающемуся военному и государственному деятелю: « …Призываю на вас обильное благословение Божие. Во время мира Вы отложили меч, взялись за плуг; когда ж начала скопляться военная гроза - вы оставили плуг, снова взялись за меч, взялись за него с христианским смиренномудрием , взялись, движимые и руководимые истинною преданностью и любовью к Царю и Отечеству. В благословенной России, по духу благочестивого народа, Царь и Отечество составляют одно, как в семействе составляют одно родители и дети их. Развивайте в русских воинах живущую в них мысль, что они, принося жизнь свою в жертву Отечеству, приносят ее в жертву Богу и сопричисляются к святому сонму мучеников Христовых… Да зазвучит оружие Ваше и по звуку его да спадут цепи с Христиан!.. Сказанное мною сказано от искренней любви к Вам и от любви к дорогому отечеству, которое жалею - жалею!
Всякому православному христианину свойственно желать всевозможных благ, во-первых , православному отечеству, во-вторых, единоплеменным и всем православным народам, наконец (в третью очередь - авт.), всему человечеству.
Особенная судьба народа Русского! Ничего не сделать никаким Наполеонам там, где действует рука Божия … Да не прольется драгоценная кровь героев к подножию подлой политики Европейской».
В годы русской смуты, священномученик Иоанн Восторгов взывал : « Жив Господь наш, и жива Церковь Его, и жива Русь святая! Миллионы сынов ее не преклонили и не преклонят колен своих пред Ваалом, их ни запугать, ни закупить, ни обмануть врагам России».
Примечание «для служебного пользования» : Слова священномученика были обращены к отступившим от Православия смутьянам, но могли ли помыслить и отец Иоанн, и прп. Сергий Радонежский, и прп. Иосиф Волоцкий, и свт. Филарет Московский, и св. прав. Иоанн Кронштадтский и многие другие светильники Русской Церкви, что наступит время, когда слова осуждения любви к Отечеству, слова осуждения борьбы за Православное Отечество зазвучат из среды самой Церкви - из уст её пастырей?
По материалам православных интернет-ресурсов
Фото: президиум поместного собора 1917-1918 гг
Последние годы окрасили нашу действительность в густые патриотические тона. Без них не мыслится сколько-нибудь уверенного завтра. Либерально-глобалистские рецепты уже мало у кого вызывают энтузиазм. В моде исконные «одежды», собственные силы, традиции и т.д. Поощряемые сверху, они выглядят закономерной реакцией на «прогресс» в космополитическом духе. Поэтому представляется нелишним напомнить, как прежде власти поднимали на щит патриотическую доктрину.
Что касается ХVIII столетия, то говорить о национальных приоритетах следует с большими оговорками. Европеизировавшийся российский истеблишмент в принципе не интересовался коренным населением, относясь к нему примерно так же патриотично, как английские колонизаторы к индийцам. Забота о подданных ограничивалась поддержанием их трудовых кондиций для выколачивания доходов.
Первые десятилетия ХIХ века знаменовались новыми всходами на патриотической ниве. Конечно, этому способствовали победоносные итоги Отечественной войны 1812 года. Народ встал на защиту империи, что заметно взбодрило правящую прослойку. Но не менее определяющую роль сыграло и модное течение общественной мысли - немецкий романтизм.
Он дал жизнь научным школам, приступившим к изучению национальных историй, языков, быта, традиций и т.д. Тем самым романтики утверждали самоидентификацию государств и народов. Поэтому их творчество оказалось востребовано властями, оценившими перспективность изысканий не только с научной стороны. Ряд германских государств, в первую очередь Пруссия, взяв на вооружение взгляды романтизма, поставили в центр идеологической архитектуры идею нации, которая с помощью церкви сплачивается вокруг монарха.
Мысль выглядеть не просто правителем, а «отцом народа» не могла оставить равнодушным Николая I, особенно в свете его комплексов, связанных с восстанием аристократов-декабристов. Император решил апробировать новые форматы на российской почве, тем более что главный пропагандист той поры - министр просвещения граф Сергей Уваров - слыл давним поклонником немецкой романтической школы, упаковав ее идеи в триаду «православие, самодержавие, народность».
На практике это вылилось в так называемый квасной патриотизм - взаимную любовь власти и мужика через православие в его синодальном облике. Любая мысль, любое действие оценивались сквозь эту призму. Литературу, печатные издания заполнили произведения, публикации, претендовавшие на эталон народности. Авторы обратились к изображению настоящего русского человека с его приверженностью царю-помазаннику и православной церкви.
Был открыт поход за чистоту всего отечественного. Поборники народности требовали возврата «говора разумных мужичков наших», избавления от французского слога на русский манер. Даже творчество Александра Пушкина признавалось вредным, не отвечающим народному духу. Наиболее бдительные предостерегали от увлечения поэтом, уверяя: если в России оказалось бы больше таких Пушкиных, то она попросту погибла бы.
Романтические взгляды вдохновляли не только государственных мужей, но и послужили импульсом такого общественного движения, как славянофильство. Его идеологи: Александр Хомяков, братья Киреевские, братья Аксаковы и др. - обнаружили в народе, в церкви эстетический источник. Просветительство отторгали, утверждая, что оно чуждо истинной России.
Тем не менее Николай I сторонился этих интеллектуалов, предпочитая более привычные бюрократические механизмы. Можно сказать, что славянофилы оказались своего рода конкурентами в воплощении «православия, самодержавия, народности». Настораживало власть и подчеркнуто негативное отношение к Петру I. Вспомним публичные страдания Петра Киреевского по поводу своего имени, данного ему родителями, череду анафем Константина Аксакова основателю Российской империи и т.д.
Однако, несмотря на эти шероховатости, славянофилы и не мыслили себя вне рамок уваровской доктрины, утверждая, что со времен Киевской Руси народ беззаветно верен и православию, и самодержавию. Знания о низах, их религиозных предпочтениях носили главным образом теоретический характер, в чем и заключалась ахиллесова пята дворянского высшего света.
Неожиданным оказалось препятствие, не просто мешавшее изображать единение нации, а делавшее это единение в принципе неосуществимым. Речь о расколе, заряженном неприятием синодальной церкви, помещиков и интеллигенции - «барских сынков». Оборотной стороной патриотического официоза явились николаевские гонения на староверов.
Власти демонстрировали, что видят в них отщепенцев, с коими следует поступать предельно жестко. В свою очередь славянофилы осмысляли церковный раскол по-европейски, то есть как размежевание православия с католицизмом. Конфликт же внутри русского религиозного сознания оставался на периферии их интересов. РПЦ неизменно рассматривалась альфой и омегой патриотизма, своего рода идентификатором русскости.
1917 год поставил крест на этой идиллии. В жизнь ворвалась интернациональная доктрина с ее марксистскими корнями. Захватившая власть большевистская «гвардия» уподобляла Россию вязанке хвороста для разжигания мировой революции. Такой взгляд на большевизм стал фирменным знаком патриотов уварово-славянофильской закваски.
Но обличительный угар не отвечал на серьезный вопрос: почему же с легкостью обрушилась «истинно народная» церковь? Как справедливо заметил писатель Леонид Леонов, что с ватиканским орешком, случись там подобная заварушка, уж не так-то легко справились бы большевики. Верх наивности считать революционный обвал случайным вывихом истории или злым умыслом кучки инородцев. Такие объяснения - следствие обывательских представлений.
Об опасности упрощенных трактовок говорил известный мыслитель Николай Бердяев, призывавший переоценить воспетую до революции народную тягу к церкви. Повторять подобное, подчеркивал Бердяев, страшное заблуждение. Произошедший коллапс дал все основания распрощаться с иллюзией, будто существует одна русская нация. После случившегося подобное мнение выглядело не более чем предрассудком.
Однако эти справедливые предостережения до сего дня не возымели действия. Наследники славянофилов, черносотенцев всех мастей продолжают соотносить русский патриотизм исключительно с собой. Не желают видеть, признавать, как с середины 1930‑х таяли миражи мировой революции, как во внутрипартийной борьбе сформировался облик нового большевизма. А с ним наступает и реабилитация патриотизма, ставшего центральным элементом идеологической архитектуры.
Русский народ провозглашался самым передовым в мире, объявлялся «старшим среди равных», которым гордятся, как старшими братьями. Именно русские возглавили освобождение, совершили Октябрьскую революцию и открыли другим народам новые горизонты. Карл Маркс после такого вольного обращения с его теоретическим наследием перевернулся бы в гробу.
Перед нами совершенно новое издание марксизма, где канон о мировой революции отодвинут далеко на задний план, уступив место патриотическому концепту. Ни один народ мира не может встать вровень с великим и передовым русским народом, который обладает бесценной культурой и героическим прошлым. Согласимся: о возведении подобных патриотических воззрений в ранг государственной политики в свое время не могли мечтать и такие апологеты патриотизма, как Михаил Катков и Константин Победоносцев.
При царском самодержавии никто не позволил бы им развернуться во всю патриотическую удаль. А при Сталине мощно спрессованная патриотическая доктрина обрела явь! Для нынешних штатных патриотов признание такой трансформации большевизма - гибельно. За этим последует уточнение их идентификации, «родословной», что чревато рядом вопросов, от коих они до сего дня старательно увертываются.
Под давлением окажется РПЦ, несущая конструкция этого «русского» патриотизма. Неудобный для него национальный расцвет времен СССР свидетельствует, что именно выходцы из коренных великорусских регионов жаждали окончательно и бесповоротно разобраться с церковью. Причем пришедшие на смену ленинской гвардии руководствовались не марксистскими истинами, а национальной идентификацией: русское - это лучшее и передовое.
В их системе ценностей интернационалистические мотивы занимали подчиненное место, лишь подкрепляя осознание собственной исключительности. Получается, для этих коренных русских людей национальное возрождение не связывалось с РПЦ! Потому-то воспевание русского народа сопровождалось сносом церкви, превзошедшим гонения периода Гражданской войны.
Очевидно, коммунисты из рабоче-крестьянских низов считали ее не только не своей (что естественно), но и в принципе чуждой подлинно русскому духу. Иначе говоря, мы сталкиваемся с явлением, когда национальный ренессанс в «большевистских одеждах» выразил иную традицию, издавна существовавшую в народных слоях. Подчеркнем, сугубо патриотическую, но не церковную.
Отсюда следует, что понятие «русский патриотизм» имеет более сложную природу, чем это представляется нынешним почвенникам, не мыслящим его без РПЦ. Выяснение того, в чем же именно он выражается, - дело нашего ближайшего будущего.
Русская Православная Церковь часто говорит о любви к Отечеству. В России патриотизм вообще традиционно воспринимается как ценность христианская. Однако в Библии Родине, в нашем понимании этого слова, на первый взгляд не придается особого значения. Можно вспомнить хотя бы слова апостола Павла, о том, что во Христе “нет ни эллина, ни иудея”.
Как же совместить поклонение единому для всех народов Богу – с патриотизмом, побуждающим человека любить свою земную Родину с ее ошибками, несправедливостями и грехами? И в чем особенность русского патриотизма?
Русский без веры превращается в зверя
– Никита Сергеевич, большинство Ваших фильмов пронизано любовью к старому “бунинскому” быту дворянской усадьбы. В душе зрителя это вызывает сильный эмоциональный отклик, хотя для большинства это, скорее, лишь литературные ассоциации. Ведь большинство из них ходили еще в советскую школу и были воспитаны на романтике “комиссаров в пыльных шлемах”, а не на подвигах преподобного Сергия Радонежского и не на образе неугасимой лампадки перед иконой…
– Наверное, для большинства этот отклик действительно в первую очередь связан с литературой. Вместе с тем я глубоко верю, что есть вещи не исчезающие – как бы их ни вытравляли. И мы не в силах этим с легкостью управлять. Можно выжигать веру каленым железом, можно сажать людей в тюрьмы, убивать священников, взрывать храмы. Но история нашей Родины показывает, что Православие как основа нравственных устоев и быта России – как травка сквозь бетон – все равно прорастет. Я вообще считаю, что сегодня Православие – самая молодая религия в мире.
– Православие сейчас обретает второе дыхание, новую жизнь. Христианство на Западе уже не горячее: оно слишком привычно, слишком традиционно… Там все заканчивается семейным обедом у родителей на Рождество или открыткой на именины. У нас по-другому…
– То есть Вы имеете в виду прежде всего русское Православие?
– Конечно. Притом не только ритуальную часть жизни в храме. Я вообще сейчас говорю о православной культуре как таковой, о православной традиции. Следовательно, это то самое, бунинское. Нельзя представить себе того же Бунина или Шмелева без лампадки, которую Вы упомянули. Она была частью их жизни. А когда эту жизнь стали отнимать и разрушать, она стала основной частью их жизни: их болью, их страстью, их страданием… Пока не было еще даже опасности истребления, об этой основе многие даже не думали. Как говорила одна из героинь Бунина, “я для тебя как воздух – без него не можешь, но его не замечаешь”. И лампадка, пока горела – ее не видели. А вот когда она гасла – это замечали все. Это, наверное, и есть весьма точный образ Православия: пока в силе, оно было как естественное дыхание. Но как только начинались гонения, сразу укреплялась вера, и сразу возрастало стремление вновь возжечь эту лампадку, так как без нее просто нет России. Вот и сегодня она горит с новой силой.
– Вот Вы сказали “православная культура”. Некоторые социологи говорят, что православное возрождение связано прежде всего с культурой (культурная идентичность), но не с религией. Что многие наши соотечественники, считающие себя православными, в Бога на самом деле не верят. Вы согласны с этим? Хорошо это или плохо?
– Знаете, не мое дело судить – хорошо или плохо что бы то ни было. Не думаю, что веру можно как-то измерить, что социологически легко заглянуть человеку в душу. Но для меня совершенно очевидно: когда мы говорим о Православии, православной культуре, мы говорим о Церкви и о Христе. Скажу больше: человек без веры мне неинтересен. У меня был такой случай. Я давал пресс-конференцию в Вологде и заметил, как какой-то сердитый бледный молодой человек что-то нервно и недовольно записывал. Когда я процитировал слова Василия Розанова о том, что человек без веры мне вообще не интересен и что русский человек без веры превращается в зверя, он был просто возмущен. После пресс-конференции молодой человек подошел ко мне и спросил, действительно ли я считаю, что человек без веры неинтересен. Я сказал, что вполне согласен с Розановым. Тогда он говорит: “Я не пью, не курю, никогда не изменял своей жене, никого не убивал, никогда не лжесвидетельствовал. Я не объедаюсь и не опиваюсь. Я веду чуть ли не святой образ жизни. Но я не хожу в церковь и не верю в Бога. И я Вам не интересен?” Я подумал и ответил: “Абсолютно нет”. Он мне действительно не был интересен – глубинно, сущностно. Понимаете?.. Мне кажется, что совершенно бессмысленно бояться разных религий. Нужно бояться объединения безбожников – тех людей, которые убеждены, что именно они и есть хозяева жизни.
– Никита Сергеевич, а как быть с таким вопросом: русская культура – это национальная культура, а православное христианство – наднациональная религия (“во Христе нет ни эллина, ни иудея”). Как это сочетать?
– Конечно, Православие, даже русское Православие, нельзя связывать только с кровью, только с национальностью. Мы знаем из истории огромное количество примеров, когда татары принимали христианскую веру и служили русским князьям, воевали за Русь и за Россию. И немцы… Здесь, скорее, обратная зависимость. Православие на нашей земле создало особый тип культуры, наше Православие имеет особый вкус, что ли… Это все находится в почти неосязаемой сфере. Тот же Василий Васильевич Розанов очень точно это чувствовал. Подмигнет один русский человек другому хитрым глазком – и все понятно. Вот что невозможно с иностранцем. То есть, подмигнуть, конечно, можно, но не все будет понятно. А точнее, ничего не будет понятно. И дело не в нелюбви к иностранцам, а в том, что эта основа лежит вне рационального сознания; это метафизическая сфера жизни. Хотя, конечно, “загадочной русской душой” много и долго еще будут спекулировать – потому что это очень удобно для того, кто ничего не хочет делать.
И еще одно: Православие, как мне кажется, это единственная религия, которая может примирить степь и лес. Поэтому Господь так управил, что именно Православие стало основополагающей религией России, которая по праву является единственным реальным мостом между Востоком и Западом. Россия с одинаковой легкостью воспринимает и западную культуру, и восточную.
Вооруженная эволюция
– Позвольте вернуться к началу нашего разговора. В детстве Вы вместе с будущими зрителями Ваших фильмов ходили в советскую школу с ее “патриотическим воспитанием”, Вас учили, что советский человек – это звучит гордо. Вы в то время чувствовали себя патриотом? Если да, то патриотом чего: ушедшей России дома Вашего деда, советской России или какой-то своей России?
– Так сложилось, что я, как ни странно, имел редчайшую возможность не отделять одно от другого. Конечно, здесь сказалось воспитание мамы. Она была 1903 года рождения, на 10 лет старше отца. Мама никогда не вступала в партию, всегда ходила в храм, у нее был духовник, дома висели иконы. Если возникали вопросы, отец говорил начальству: “Ну что вы хотите, она 1903 года рождения, пожилой человек”.
Благодаря маме исповедь и причастие для меня были естественной частью жизни, хотя головой я понимал, что это редчайшее исключение, и был очень осторожен. Помню очень стыдную для меня историю, случившуюся на Пасху, мне было тогда лет двенадцать-тринадцать. В храме ко мне кто-то подошел и тихо на ухо сказал: “Крестимся-то под пиджачком!”. Это была правда. Хотя вместе с тем это было такое чувство почти катакомбного христианства…
Поэтому, несмотря на такую “двойную” жизнь, для меня Православие как таковое, культура исповеди и причастия были органичны. У большинства моих современников подобного опыта не было. И теперь, когда сброшены оковы и люди приходят в храм, многим не так просто обрести себя. Один молодой генерал ФСБ мне признался: “Когда я захожу в костел, буддийский храм или синагогу и чувствую себя там туристом, это нормально, мне большего не надо. Но когда я понимаю, что в православном храме я стою и ничего не знаю, что и здесь я турист, мне тяжело. Но я не могу просто так осенять себя крестным знамением. Я должен знать, понимать, чувствовать, зачем это делать, но меня не научили. Я ведь служил не Брежневу или Черненко, я служил Родине. Защищал ее так, как я понимал эту защиту”. И я понимаю, что это трагедия. Обретение веры для таких людей – весьма мучительный процесс. Но сегодняшний их приход в Церковь – очень серьезное дело. Я убежден, что те, кто пришли и не отступили, кто вопреки возрасту, вопреки всему воспитанию пытаются воспринять и воспринимают истинные ценности русского Православия – это люди, совершившие серьезный подвиг. И это и есть то молодое Православие, о котором я говорил.
– А много сегодня таких? Можем ли мы сегодня ответственно говорить, что в разных социальных группах, в том числе и во власти, есть патриоты, любящие Родину и научающиеся любить Церковь?
– Очень много. Я могу называть и называть имена. И даже среди тех, кого нередко несправедливо называют “подсвечниками”.
– И когда Вы приезжаете, скажем, в Дивеевский монастырь 1 августа и встречаете там немало чиновников, политиков и бизнесменов, Вы думаете, что большинство из них искренне стараются понять и почувствовать радость Литургии?
– Я совершенно убежден в том, что те, кто пришли туда не для того, чтобы повидать губернатора, приезжающего к трапезе, и не для того, чтобы повидать начальство, а прошли крестным ходом или пришли с утра, отстояли службу, чтобы потом приложиться к открытым мощам батюшки Серафима, – даже если они не воцерковлены по глубинному счету, они находятся на пути к этому. И я их путь очень уважаю и ценю.
– Никита Сергеевич, Вы сняли документальный фильм “Русский выбор” о судьбах Белого движения и русской эмиграции. В одном из интервью после фильма Вы сказали о своих героях: “Глядя на них, понимаешь, какой могла быть Россия”. Какой же?
– Я отдаю себе отчет в том, что история в сослагательном наклонении – вещь бессмысленная. Но надо хотя бы знать и понимать, что и почему мы потеряли. И дело, конечно, не в событиях 17-го года, все началось намного раньше.
Провидец Александр Сергеевич Грибоедов сказал про декабристов: “Колебание умов ни в чем не твердых”. Потрясающий образ. И потрясающий приговор! Мы ведь с этим имеем дело постоянно. Умы нетвердые – прежде всего не тверды в вере. А от безверия – нигилизм, постоянное расшатывание основ, о котором Столыпин сказал: “Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия”. Россию и разрушили именно потому, что понимали, что может выйти из этой огромной страны с невероятным природным и человеческим потенциалом, укрепленным верой. Единая нация, освященная богоизбранным монархом…
Какой могла бы быть Россия?.. Знаете, я понимаю, что сейчас скажу вещи, для либерального демократического сознания вопиющие и старорежимные, но если представить себе, что не произошло трагедии 17-го года, то – я абсолютно убежден – не было бы Второй мировой войны. Я не знаю, как и куда развивался бы мир, но войны бы не было. Однако революция помешала эволюции. Кстати, если говорить про формулу этой России, то, на мой взгляд, это вооруженная эволюция. Эволюция, которая защищена.
– Политологи говорят, что одной из фундаментальных характеристик русской политической культуры является неразличение Родины и государства. Ваше творчество, публичные выступления создают образ государственника, державника. Для вас любовь к Родине – это любовь к государству Российскому?
– Безусловно. Другой разговор: я не всегда и не все могу любить. Но не государство, а некую часть тех, кто себя считает вправе от его имени выступать. Но это не меняет моего отношения в целом.
Я убежден: Россия – это крест, где вертикаль – власть, а горизонталь – экономика и культура. И тогда возникает та самая гармония – когда то, что хочешь, совпадает с тем, что можешь.
– Еще одной важной установкой русского сознания является образ Родины как земли, территории. А вот, скажем, для американцев, территория намного менее актуальна. Там на первом месте – свобода. В каких отношениях со свободой русский человек?
– В очень плохих, потому что для него свобода – это воля, хотя на самом деле это разные вещи. Парадоксально, но когда у русского человека три галстука, он начинает теряться. Мне не кажется, что это хорошо, но это так. Может быть, это наша беда, но не вина. Вы правильно сказали про землю. Для русского человека, для национального характера география имеет очень большое значение. Бескрайность рождает ощущение свободного открытого дыхания. Бескрайность… Но именно поэтому, к сожалению, русский человек часто свободу принимает за хаос, за вседозволенность. Реальным духовным и нравственным ограничением для русского человека в этом смысле была Церковь. Русские люди аукались Евангелием. При всей иерархичности Церкви, реальная внутренняя свобода и равноправие всегда были в храме. Потому что перед алтарем и император, и студент, и калека, и солдат были абсолютно равнозначны..
К сожалению, в России неправильно понимают слово “равенство”. Ведь известная триада – “свобода, равенство, братство” – совершенно исключающие друг друга понятия. Равенства по определению быть не может и не должно быть. Должно быть равноправие, а дальше – как учился, как крестился, что тебе Бог дал. У нас же нередко представление о равенстве такое: если что-то у тебя есть, а у меня нет – а ну-ка, иди сюда, поделись! Ты учился в институте, корпел над книгами, а я “квасил” под мостом. А потом ты заработал, а я захотел “все взять и поделить”… Это и есть тот страшный перекос, который породил чудовищную путаницу в головах людей, колебания умов, ни в чем не твердых. Именно так трактовалось понятие равенства большевиками. Именно отсюда берет начало зависть, перемешанная с презрением к успешному, обеспеченному; именно поэтому так слабо защищена у нас любая частная собственность, включая интеллектуальную.
Спасти рядового Иванова
– Если продолжить американскую тему… В свое время Вы отмечали фильм “Спасти рядового Райана”. По крайней мере говорили, что это патриотическое кино, что американцы нас опережают…
– Я не так говорил. Я ставил вопрос: «Что бы со мной сделала сегодняшняя либеральная критика, если бы я снял картину “Спасти солдата Иванова”?» О том, как маршал Жуков отправляет на фронт спецотряд для того, чтобы с фронта взяли солдата Иванова, потому что он последний сын у матери в деревне Ирхино Кубинского района Вологодской губернии. И отпускали его домой с фронта, потому что матушка осталась одна. Что бы со мной сделали?
– Сказали бы, что державник Михалков все это придумал…
– Да они бы просто истолкли меня в муку! Почему? Потому что самое большое сопротивление всему тому, что является реальным уважением и любовью к своему Отечеству, мы получаем именно внутри своего Отечества! А “Спасти рядового Райана” – это совершенно патриотическая картина, которая рассказывает миру о том, как американцы выиграли Вторую мировую войну. И мир в это верит.
– Чем отличаются американская и российская патриотические картины?
– У них совершенно другой зритель. Голливуд создал Америку. По улицам Штатов ходят шерифы, которые как две капли воды похожи на персонажей, созданных кино – не наоборот. В этом заключается, при всей близости, наша совершенная противоположность. Американский зритель легко верит в то, что ему показывают.
И самое потрясающее, то, чему я завидую: ни одна мировая картина самого высокого качества, сделанная вне Америки, не может пользоваться в Штатах таким успехом, каким пользуются картины, сделанные самими американцами для американцев. Вот о чем я мечтаю. Слава Богу, сегодня наш зритель начинает возвращаться к своим фильмам.
– Каким должно быть современное патриотическое кино? Насколько оно нужно?
– Я считаю, что патриотическое кино – это то кино, в котором патриотизм существует в капиллярах, а не в лозунгах, не в словах. Когда он (патриотизм) в сущности глубок, а не показушен и лицемерен.
– Как в “Калине красной”, например…
– Конечно. “Калина красная” – это потрясающе патриотическое кино. Совершенно правильно. Хотя, казалось бы, все наоборот… Любовь к Родине, вообще любовь в России – это ведь состояние души. А его нельзя симулировать. Чувство Родины – это маленький рассказ Бунина “Солнечный удар”, хотя это любовная история одной ночи, или “Жизнь Арсеньева”, или произведения Шмелева – это то, что разлито в воздухе, это любовь, которая не требует формулирования. Когда я еду верхом по полям берегом Оки, у меня возникает желание спеть все молитвы, которые знаю. Я же это делаю не для кого-то. Как это объяснить? Что это такое? Возможно ли это в Испании – мне? Бог его знает – едва ли. Вроде поле такое же… И лошадь такая же… Но, как говорил мой дед Кончаловский: “Важно, чтобы был положен верный цвет на верное место”.
Под куполом храма
– Вы не раз говорили, что чувствуете себя в провинции больше своим, чем в Москве. А что изменилось со времен пушкинского “Москва, Москва, люблю тебя как сын…” и цветаевского “Москва – какой огромный странноприимный дом! Всяк на земле бездомный – мы все к тебе придем”?
– Я Москву бесконечно любил и люблю. Вот сегодня ехал и радовался: какой потрясающий город! Дело не в этом. Как вам сказать? Вот недавно мы возвращались из Нижнего Новгорода. Ночь. Поздно. И мы проезжаем Печорский монастырь. Я говорю: “Давай, заедем!”. Время – одиннадцать часов вечера. Как Вы знаете, с заходом солнца любой православный монастырь закрывается. Мы туда приехали. Постучали. Я назвался и попросил открыть. И нас пустили. Незнакомый мне отец игумен дал нам возможность приложиться к открытым мощам – главе преподобного Макария Желтоводского. И потом мы уехали… С этим ничто не может сравниться – никакие мирские радости и высокие оценки моего творчества – ничто не способно встать рядом с возможностью приехать в любой русский монастырь, и тебе откроют дверь. Все. Точка. Понимаете?
Этот игумен ведь лично меня не знает, но относится ко мне не как к артисту Никите Михалкову, а как к православному человеку, который чувствует, а точнее, пытается чувствовать то глубинное и главное, чем живет дух русского монастыря. Я прекрасно понимаю, как далеко мне до духовной красоты и чистоты православного монашества. Но я чувствую силу и значение их подвига.
– Я был свидетелем такого отношения к Вам в Дивеево, когда люди подходили не просто к любимому режиссеру Михалкову, но к своему, к православному человеку… который верит, так же, как и они, и тоже к батюшке Серафиму пришел…
– …Вот это по глубинному человеческому счету абсолютно стирает все, что может раздражать, мешать или давать ощущение твоей ущербности в социуме городской жизни. Когда ты понимаешь, что эти люди, которые никак от тебя не зависят и никак с тобой внешне не связаны, проявляют такое доверие… Ночью открыть монастырь! Сами понимаете, это очень много…
Я не люблю не Москву, но московскую тусовку, которая проводит жизнь внутри Кольца. Но когда ты испытываешь то, что испытал я в этом Печорском монастыре, то все это вообще перестает иметь какое бы то ни было значение. И это не сентиментальность, это и есть то самое глубинное состояние души, которое называется русской любовью. Это то, что каждое воскресенье объединяется Литургией, что под куполом единого храма – духовного купола нации. То, что называется семья – в общенациональном понимании.
– Я недавно говорил с одной знакомой – как раз про Дивеево. Она – человек очень искренне пытающийся, как мне кажется, осмысленно войти в Церковь. Она очень любит Дивеево, но не может примириться с тем, что есть просто прихожане, а есть гости, которые стоят на службе на клиросе, отдельно. Вы бы что ей ответили?
– Я бы знаете что ей ответил? В храме, голубушка, не оглядывайся по сторонам! Ты не для того сюда пришла. Ты пришла смотреть, кто где стоит? Тогда не говори о том, что хочешь постичь суть воцерковления. Пришла в храм – занимайся тем, ради чего ты пришла. Тогда эти вопросы вообще не будут возникать. Какая разница, где стоять в храме? Это важно для людей, которые приходят в храм к трапезе или повидать начальство. Одесную или нет от начальника, и как тебя показали по телевизору – видели тебя стоящим рядом с ним или не видели. Это вообще все о другом.
– Мы с Вами говорим сейчас о Православии как основе русского патриотизма. А неправославный человек может быть русским патриотом? Скажем, мусульманин?
– Этот вопрос я для себя решил лет десять назад. Мы были в Нижегородской губернии, в регионе, где живут татары, на празднике Сабантуй. Мне предложили показать мечеть. Кругом поля, березовая роща, река Волга… Поднялись на минарет. Я говорю: “А давно мечеть стоит?” – “Семь лет”. – “А люди, которые исповедуют ислам, тут давно живут?” – “Восемьсот лет”. И мне стало все ясно: эти люди будут вот этот мой русский пейзаж защищать с автоматом так же, как я.
– Поколение, выросшее после 1991 года, принципиально отличается от всех предыдущих: оно гораздо меньше “вкоренено” в российскую историю. И попытки патриотического воспитания часто приводят не к любви, а к ненависти: одни из чувства юношеского протеста начинают ненавидеть все русское, начиная с классической русской литературы, другие – всех “нерусских”. Но ведь именно они определяют будущее России. Насколько серьезна, на Ваш взгляд, сегодняшняя проблема отцов и детей? Что можно сделать (и можно ли?), чтобы традиционный водораздел между “отцами и детьми” не стал фатальным, чтобы он не разорвал вновь тысячелетнюю российскую историю и культуру?
– Настоящих, истинных вопросов очень мало. Жизнь, смерть, любовь, голод, болезни, детство, старость. Рано или поздно в жизни каждого возникают такие вопросы… Толстой сказал: “Бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие”. К сожалению, для России только испытания становятся поводом для объединения нации в единое целое. Но всем все равно придется отвечать на главные вопросы.
Другое дело, что неверующие люди просто лишены иммунитета, плохо защищены. Потому что вера как таковая – это огромная защита. Дело, конечно, не в том, что ты попросил – и Он тебе даст. Нет. Но когда у тебя есть внутреннее ощущение, что ты находишься под сенью веры, которая была основополагающей силой жизни и духа для сотен поколений, живущих и живших на этой земле, тебе это должно давать энергию.
И я свято верю, что любой человек, пытаясь понять, кто он и откуда, неизбежно придет к вере. Ведь на вопрос “как жить?” ты можешь получить ответ, только задав себе вопрос “зачем?”. Не раньше. Поэтому росток веры все равно пробьется сквозь бетон неверия. Я в этом убежден.
Загрузка...